Да, такой, наверное, была земля, когда она на заре времен возникла из
Мирового океана.
Но вот вдали появляется Мукалла, ее нельзя не узнать. На длинном гребне
хребта стоят сторожевые башни. Отсюда дозорные оповещали горожан о
приближении враждебных племен и следили за тем, чтобы рабы из Мукаллы не
совершали побегов. Сторожевые башни построены на самых высоких вершинах
хребта, даже на неприступных утесах; порой кажется, что под ними нет
твердой опоры и они легко и свободно парят в воздухе.
Эти башни, во всяком случае большинство из них, уже давным-давно
превратились в руины. Никакие враждебные племена больше не угрожают
Мукалле. Город слишком вырос, чтобы кто-нибудь посмел посягнуть на него.
Уже десятки лет он наслаждается тишиной и покоем: никто не нападает на
него и, говорят, стражникам не надо больше ловить беглецов, ибо рабам в
Мукалле живется теперь так хорошо, что у них нет ни малейшего желания
удирать от своих хозяев.
После того как самолет приземлился в «аэропорту» — так власти Мукаллы
гордо называют здешний аэродром — я сел в лендровер и отправился в
город. Шофер был араб, и звали его Ахмед Базара. Очевидно, он еще не
забыл, как носился когда-то по пустыне на чистокровном арабском скакуне,
и теперь выжимал из своего шестицилиндрового иноходца все, что тот мог
дать. Порой Ахмед закладывал такие виражи, что машина чуть-чуть не
переворачивалась. А порой начинал играть в мотобол, используя вместо
мяча обломки скал, валяющиеся на шоссе. И каждый раз он искоса
поглядывал на меня, словно желая убедиться, какое впечатление производит
его искусство. А потом улыбался ослепительной улыбкой, будто говоря: «Ну
вот видишь, ничего страшного!..» Когда опасность оставалась позади, он
склонялся над рулем, как над гривой коня, и снова давал «шпоры»…
Иногда мне казалось, что настал мой последний час, но Ахмед Базара был,
по-видимому, вполне доволен н собой, и мной. Рискуя жизнью, он слепо
верил в судьбу, как верили мусульманские воины, которые в свое время
завоевали весь Средний Восток, Северную Африку и Испанию. Вероятно,
Ахмед был глубоко убежден, что, если ему суждено погибнуть, он тотчас же
попадет в райские кущи аллаха, где под каждой пальмой сидят молодые и
прекрасные гурии, у которых нет иного предназначения, чем услаждать во
веки веков мужественных и отважных.
Скоро мы уже едем по узким и пыльным улицам Мукаллы, между высокими
зданиями, куда даже в полдень не проникает солнце. За машиной улицу
немедленно поглощает облако пыли, а дома расплываются во мгле, словно
кто-то вдруг провел сухой тряпкой по доске, на которой они были
нарисованы мелом.