Но из глаз не вытекло ни слезинки. И сейчас он жалел, что поддался зову прошлого и разбередил старые раны. Следовало сохранить приличествующие философу сдержанность и отстраненность. Все, что было ранее, умерло и похоронено; оглядываться назад значило извлечь из могилы истлевшие кости былого — сколь ни терзай душу воспоминаниями, обратно мясо на них не нарастет.
Андреас глубоко вздохнул и опустил руки. Он устыдился своей слабости. Никакое место в материальном мире не должно иметь власти над душой истинного философа. Душа — атанор, в котором свершается истинное Делания — всегда, во всякое время, где бы человек ни находился, «на земле или на море».
Андреас отошел от окна и опустился на колени, поставив свечу на пол. Колеблющееся пламя озарило бледное лицо с запавшими щеками. Невзирая на годы лишений, черты его были еще красивы, но некогда свежая кожа высохла и обтянула кости черепа, губы истончились, а глаза, обведенные темными кругами, лишились блеска и сделались неподвижны, как у человека, погруженного в транс.
Он сложил руки перед собой и произнес:
— Бог Господа нашего Иисуса Христа, Отец славы, дал вам Духа премудрости и откровения к познанию Его, и просветил очи сердца вашего, дабы вы познали, в чем состоит надежда призвания Его…
За окном в ночном безмолвии все так же шелестел дождь, и порывистый ветер раскачивал скрипучие ставни.
Андреасу почудилось, что за дверью кто-то скребется. Он подумал, что это крыса шуршит в темноте, но вдруг увидел, что дверь приоткрылась и возле нее мелькнула чья-то скрюченная тень.
Беззвучно шевеля губами, Андреас неотрывно глядел перед собой.
Дверь беззвучно распахнулась, и он увидел безногого нищего, что давеча рылся в мусорной куче: ухмыляясь и подмигивая Андреасу, тот заползал в комнату, с силой отталкиваясь сбитыми костяшками от неровных досок пола.
Андреас моргнул, и видение исчезло.
Он перевел взгляд на свечу — она почти прогорела.
Когда он вновь поднял глаза, безногий сидел рядом с ним. От распахнутых дверей тянулась темная полоса, оставленная уродливыми культями; на ней шевелились жирные белесые личинки. Оборванец заискивающе улыбнулся, протягивая покрытую коростой руку. Скрюченные пальцы коснулись застывшего лица Андреаса.
— Добрый господин, — пробормотал нищий, нагнулся и проглотил свечу.
На рассвете Андреас покинул трактир и отправился своей дорогой. После бессонной ночи голова у него горела. Кутаясь в непросохший плащ, он изо всех сил старался унять лихорадочную дрожь в теле.
Безногий спал на мусорной куче, по пояс зарывшись в отбросы. Против воли Андреас замедлил шаг и остановился, глядя на него с брезгливым и тревожным любопытством. По грязным колтунам нищего ползали вши, над уродливым лицом кружились мухи, словно это был уже не человек, а зловонная падаль. Все в нем внушало непреодолимое отвращение, и рот Андреаса наполнился кислой слюной. Его замутило.