— Я!
— Нет, я!
— Я! Он показал на меня!
— Нет, на меня, глупая ты корова!
— На меня, мерзкая ты обезьяна!
— На меня! На меня! — И одни уже готовы были вцепиться друг другу в волосы, а прочие — растащить школяра на части, но хозяйка прикрикнула, и они нехотя отпустили свою добычу. Ему пришлось выбрать одну, чтобы прочие оставили их в покое — он выбрал девку, похожую на Барбару.
Глядя на это, Ренье смеялся так, что его стала разбирать икота.
— Прекрасные девушки! Добрые девушки! Веселые девушки! Нежные ручки, круглые груди, сладкие губы, горячие тела! Бери, брат мой! Все твое! Твое, пока звенят монеты.
— Завтра мы уйдем в Гейдельберг, — сказал Андреас.
Приятели пробыли в «Поющем дрозде» до темноты. Немало монет было срезано с зеленого бархатного пурпуэна, и когда Ренье с Андреасом отправились домой, они еле шли, точно тела их были из соломы.
На следующий день пикардиец поднялся рано. Бодрый и свежий, как апрельское утро, он сошел в кухню, ласково улыбнувшись хлопочущей там Сессе. Теплые солнечные лучи, проникая сквозь приоткрытое окно, вычерчивали светлые квадраты на неровных плитах пола, в их свете кружились невесомые пылинки. Золотистое сияние окутывало начищенные до блеска горшки и оловянные кружки, в котле над очагом аппетитно булькало, и по всей кухне растекался аромат тушеных с уксусом овощей. Сесса была особенно хороша, когда с раскрасневшимся лицом и блестящими глазами стояла, помешивая большой деревянной ложкой в котле. И Ренье, у которого вовсю бурчало в животе, сказал себе, что никогда еще не видел более приятного зрелища.
Не дожидаясь просьбы, девушка поставила перед ним кружку с пышной пенной шапкой, за что он был ей благодарен. Но мысли пикардийца все время возвращались к иному предмету: его мучило желание узнать, что скрывает дверь за светлым гобеленом. Любопытство стало нестерпимым, тем более что накануне Ренье не слишком преуспел в том, чтобы его удовлетворить. Женщины в Черном доме будто сговорились ему мешать: госпожа Мина постоянно находилась в комнате брата, если же ей случалось выходить на минуту, она тщательно запирала дверь на замок. Внизу старая Грит не спускала глаз с гостя: невзирая на мучившие ее боли, вылезала из своего закутка и, словно собака, с угрюмым видом усаживалась на ступенях лестницы. Сесса ничего не делала, но смотрела на школяра таким умоляющим взглядом, что ему становилось не по себе — точно он и вправду готов был совершить нечто роковое. Когда же Ренье удавалось отделаться от этого ощущения, он спрашивал себя, что же кроется за этим простодушным видом, и так ли невинна молодая служанка, как желает казаться?