Одна маленькая деталь, вскользь упомянутая в письме, заставила Цзян Яовэня вспомнить о категорическим запрете продавать порох и пороховое оружие за пределы империи. По сведениям дяди, кое-кто из прежнего военного начальства, обиженный на ссылку в северные провинции, затеял частные переговоры со знатью царства Бохай. Якобы чуть ли не с двоюродным братом царя, принцем Айяном. И якобы о торговле. Хотя почему «якобы»? Если учесть, что подозреваемый офицер-преступник подозревается также в сговоре с опальным вельможей, именно о торговле на тех переговорах речь и шла. О торговле пороховым оружием. В Силла тоже его делают, но очень мало, самим едва хватает. Нет у них таких огромных мастерских, как в империи. Потому единственное место, где его можно добыть под личиной разбоя – имперские приграничные земли… Поймать бы того, кто надоумил императрицу издать указ о перевозке оружия купеческими обозами, да расспросить хорошенько, с пристрастием…
…Господин тысячник, зная, что такие письма не хранят, разворошил угли в жаровне и аккуратно положил на них дядино послание. Тонкая дорогая бумага мгновенно протаяла угольно-чёрными пятнами и быстро прогорела до серого пепла. Но даже пепел этот господин тысячник тщательно смешал с рдеющими угольками. И бросил на них несколько крупинок благовоний.
– Господин, – пожилая служанка склонилась перед ним. – Госпожа со всем почтением просит вас позавтракать в её обществе.
– Передай госпоже, что я сейчас приду.
Жена – аристократка в истинно корейском смысле. Тихая, покорная, но с прекрасными манерами и великолепным образованием. В отличие от многих ханьских, да и, чего греха таить, табгачских родов, корейские князья учили дочерей чтению и письму наравне с сыновьями. В империи лишь при великом Тай-цзуне знатные дамы стали массово учиться письменности, а до того женщинам пришлось изобретать собственное письмо. Госпожа Цзян Хуа была не только грамотна, но и начитанна. Это было хорошо. Плохо, что начитанность её была весьма однобокой: она неплохо знала работы корейских философов и историков, и с огромной неохотой постигала труды философов и историков хань. Чему она в итоге научит сына? Истории своих предков, и только? Кого же тогда тысячник вырастит, если не лютого врага империи, воспитанного корейской матерью? Надо бы нанять мальчику учителя-ханьца, пока не поздно, а его общение с госпожой Цзян Хуа ненавязчиво ограничить.
Поклон жены вышел неловким: с таким животом трудно быть изящной.
– Господин, – она чинно потупила взгляд. – Почту за честь трапезничать с вами.