Я пробовала симулировать. Хныкала и жаловалась на животик или голову. Брала маму за руку и клала на «больное» место, искательно, как нищенка, заглядывала ей в глаза.
Но мама, вся ушедшая в мысли о маленьком брате, отводила глаза. Равнодушно и – мне казалось, брезгливо – убирала руку. Сухо и неприязненно говорила: «Взрослая уже девочка, Эвелина, а притворяешься. Прекрати паясничать. Как не стыдно».
Вот так, повторяю, для меня в пять лет кончилось детство.
Впрочем, скоро я привыкла к маленькому брату и даже полюбила его. Часами рассматривала, как он спит в кроватке: такой хорошенький, с чистым крутым лобиком, похожий на куколку в своём голубом чепчике. А потом произошло несчастье.
Об этом даже писали в газетах и показывали в криминальных сводках теленовостей. Однажды мама с папой ненадолго оставили брата, всего только сбегать в аптеку. Я в это время гуляла в скверике с ребятами.
А когда они вернулись, брат не дышал. Из слов взрослых я узнала, что врачи написали в каком-то эпикризе: механическая асфиксия, вследствие закрытия дыхательных путей тяжёлым мягким предметом, не оставившим травм на лице.
Я ни о чём не знала. Вбежала, румяная с мороза и смеющаяся, вся в снегу. Подбежала к маме, тяня к ней деревянную лопатку и рассказывая, какую глубокую снежную нору мы вырыли за качелями…
Мама в первую минуту раздражённо оттолкнула меня, но потом прижала как сумасшедшая. Я снова была одна дочка у родителей, и всё снова встало на свои места. Но я не забыла эту первую минуту. Когда мама меня оттолкнула…
А с задохнувшимся братом всё было ясно. Потому что из кроватки родители вышвырнули нашу старую ласковую кошку.
Кошка приняла его за своего котёнка. Вылизала пахнущее молоком личико и волосики, а потом, мурлыча, легла прямо на лицо, чтобы согреть. Редкие вылизанные волосики торчали дыбом, его так и похоронили.
Я не стала благоразумно спрашивать родителей, куда они дели злосчастную кошку… Мне её было очень жаль, я оплакивала её по ночам.
От пункта А. до пункта Б. полсотни километров. И каких километров – м-м, только кончики пальцев поцелуешь!
Новенькая шёлковая дорога с самолётным гулом стелется под колёса моей небесно-голубой «лады». И ощущение точь-в-точь, когда самолёт вот-вот оторвётся от земли: восторг и божественная мощь!
Рядом в салоне какой-нибудь глупый пингвин-пассажир вжимает, робко прячет тело жирное в кресло. Кто-то в страхе зажмуривает глаза, кто-то молится. А я… Я от острого наслаждения, ей-Богу, сейчас кончу!
Ещё чуть-чуть, и мы с моей машиной тоже взмоем над серой асфальтовой полосой, над светлыми лесами, полями… Мы с ней сольёмся в одно целое!