Милиционер с красной повязкой на рукаве и с винтовкой за плечами. Крчма показал пропуск в паровозное депо.
Пирк уже снял спецовку и собирался в душевую.
— Пан профессор! Знаете, а ведь вы, насколько я помню, первый из уважаемых людей посторонней профессии, который не побоялся нашей грязи и копоти! А, еще Руженка заходила — ну, да это вынужденно: не дозвонилась до меня в этом бедламе, а нужно было вернуть книжки, которые я взял в библиотеке на ее имя. Я провел ее в депо, и она, бедняга, чувствовала себя тут, как монахиня у доменной печи, когда выпускают металл.
Крчма взглянул на Пирка исподлобья. Ты-то чувствуешь себя здесь как рыба в воде, но, по правде говоря, не твое это место, приятель. Пришла пора что-то сделать, чтобы музыкальный талант не пропал даром в среде, где музы едва ли отваживаются появляться… (Однако буду искренним с самим собой: разве не польстило бы моему самолюбию, если бы из бывшего моего класса вышло как можно больше образованных и известных людей? Ведь отблеск их славы упал бы и на мою голову… Представитель науки, преуспевающий литератор, да еще — известный музыкант…)
Но прежде всего Крчму интересует иное. Пирк — первый из его детей, с которым он встретился после тех драматических дней. Слава богу, кончилось это нарастающее напряжение, опасно поразившее всю государственную машину, Миновали дни на грани страшного риска, когда после трех лет свободы снова могла пролиться кровь, на сей раз — без участия внешнего неприятеля.
На столе зазвонил телефон. Пирк поднял трубку, захватанную руками людей черного ремесла; послышался чей-то раздраженный голос.
— …Ладно, не кипятитесь, — ответил кому-то Пирк своим спокойным баритоном. — Два дальних рейса — когда же мне было зайти за этими марками? Говорил я вам — выберите для такой работы того, кто на одном месте задницу греет!
Ага, на него уже навалили общественную работу… Ну, что будет с Пирком, можно было предвидеть заранее, а как остальные? Неужели из-за февральских событий мы отдалимся друг от друга или потеряем общий язык, как это случилось у меня с несколькими знакомыми? Что ж, если так, пускай на меня не пеняют, все, включая Мишь! Крчма невольно вспушил усы: отчего это именно ее мнение больше всего меня интересует?..
— Ну а как Руженка? — спросил он осторожно.
— Она, видать, так устроена, что не сразу и не до конца может взять в толк, что, собственно, произошло месяц назад. Но намерения у нее добрые.
Хорошо хоть так: куда лучше, чем если бы завтра она явилась прощаться — за короткое время уже вторая из «его» трех дочерей, — мол, уезжаю из республики навсегда… Это было бы еще одним разочарованием, хотя второе, в общем-то, его задело бы меньше. Но разве не задело бы слабую, тщеславную человеческую натуру, если б приготовленный сюрприз оказался холостым выстрелом?