— Сходи-ка за очками, Амели. Хочу, чтобы ты мне кое-что прочла.
Теперь, склонившись над ним, она с трудом разобрала, что вытатуировано у него на груди.
Внутри сердечка.
Тушь совсем выцвела.
— Me… ли… на в… всю… жиз… нь. Амели на всю жизнь. Амели? Не может быть! Ты никогда не рассказывал, что был знаком еще с какой-то Амели!
— Да нет…
— Что — да нет?
— Не знал я никакой другой.
— Значит…
— Так уж получилось…
— И давно у тебя эта татуировка?
— Пятьдесят семь лет.
— Когда же ты ее сделал?
— Когда служил в армии.
— Значит… тебе был двадцать один год…
— Да. А тебе почти шестнадцать…
Ну вот. Она наконец поняла.
— Ты никогда не говорил мне, Марсель…
— Да…
— Но почему?
— Из-за Фернана…
— Он знал?
— Не знаю.
— Не говори глупостей. Знал наверняка.
— Он был влюблен.
— Но ты влюбился первым!
— Не знаю… Это было давно…
— Тебе надо было написать мне, мы бы встретились, ты бы мне сказал…
— А что бы это изменило?
Она вскочила. В горле стоял комок.
— Ты, наверное, очень страдал. А твоя жена? Андре? Татуировка с именем другой женщины, наверное, ей…
— Она ее не видела. У нас не сложилось. Наперед не угадаешь. Но в моей жизни были другие женщины. Много женщин. Я любил, и меня любили. Вот только моей настоящей большой любовью всегда была… ты. А ты ничего не знала. Вот и все.
Она прижалась к нему.
Впервые в жизни она целует его грудь, там, где сердце, в татуированное сердечко.
А он гладит ее по волосам и прижимает к татуированному сердцу.
— Но почему… только сейчас?
— Надо быть круглым дураком, чтобы помереть, так ничего тебе и не сказав.
Наутро кровать Амели могла бы рассказать, что…
…Луна стояла высоко, она уже освещала мои ножки, когда Амели вернулась в свою спальню. Она потянулась и залезла ко мне под простыни, как всегда удовлетворенно вздыхая. Но я сразу почувствовала, что что-то происходит. Она казалась более легкой. А главное, несмотря на поздний час, ей совсем не хотелось спать. Эта новость не давала мне покоя, как блоха в ухе (то есть в подушке. Разумеется, я шучу…). Что-то назревало… И правда, спустя несколько минут в комнату вошел мужчина. Сердце Амели заколотилось. Я его удары даже сеткой ощущала. Мужчина подошел и улегся рядом с Амели. Его сердце тоже стучало в бешеном ритме. Некоторое время они не шевелились и ничего не говорили, только их сердца колотились. А потом Амели прошептала его имя: «Марсель». Что до меня, то я знала только одного мужчину, и его звали Фернан. Так что мне это показалось странным. Тем более после стольких лет… Я уже успела привыкнуть к одиночеству Амели. К ней, правда, заглядывала Клара. Маленький ангел! Легкая как перышко! А тут вдруг — чужак! После стольких лет я имела право высказаться! Первое изумление прошло, и я приготовилась… Как только он пошевелился, я заскрипела. Так, чуть-чуть. Из принципа. С годами становишься чувствительной… Особенно в постельных делах… Не знаю, чем это объясняется… Но уж что есть, то есть… Во всяком случае, мой скрип рассмешил их. И мне это понравилось.