До войны заведи-ка он такие разговорчики! Сдуру руки бы завернули да к ротному доставили. А сейчас - молчок. Даже сберегали его. Сам не знаю, как вышло: то ли потому, что с Захаркой его судьба перемешалась, то ли для тайности, а только стали его промеж себя «Порченым» звать. Ивану Николаевичу тоже известно стало, что Петров объявился, но он и ухом не повел.
- Мало ли,- говорит,- Петровых на свете. Своего мы в Маньчжурии схоронили, знаете, поди-ка, а до других Петровых нам дела нет.- Вроде намека давал: лишний, мол это разговор.
Воевать нам больше не пришлось. Замирились с Микадой. А как - все, поди, знаете. На своем позоре замирились. Да и Миколашке не до Восходящего Солнца стало - такие зорьки по России заполыхали.
Помню, мы в Чите стояли. Вдруг прошел слух, будто хотят нас послать бунт на железной дороге усмирять. Петров этот слух подтвердил. Листков дал, митинг велел собрать.
Загудело, затревожилось серое улье:
- Не пойдем против свово народа! И так спустили русской кровушки...
- С японцем не совладали - бей своих?!
- Пусть дура-гвардия едет да смиряет!
- Ежель штаны сухие...
- Здесь им не Петербург! Не с безоружными...
Петров выступил, от железной дороги делегат, потом слово взял Иван Николаич.
- Братцы! - говорит.- Вы меня знаете. Вместе прошли одну судьбу, сражались с неприятелем, хоронили своих товарищей... Вот мои руки! Они чистые. Вражья кровь простой водой отмывается, а братнюю вовек ничем не смыть. И пусть мне их завтра отсекет палач- не подниму ружья против своих! Мы на каинство присяги не давали.
Порешили на митинге из казарм никуда не выходить, винтовки в пирамиды не складывать, с рабочими держать связь.
Шлюмпельплюню кто-то, видно, доложил, что мы митингуем,- прикатывает в казармы. Офицеры повыскакивали из штаба, повытянулись, а он на них как затрясет кулачком. «Сукины сыны!» - кричит. Потом построить нас приказал.
- Вы что же,- спрашивает,- бунтовать?! Присягу рушить вздумали?!
Сзади кто-то и крикни:
- Мы присягу не давали со своим, русским, народом воевать!
- Бунтовщики не русский народ. Они враги государя и Отечества, и поступать с ними должно как с неприятелями.
Опять голос:
- Дак их откуда хоть завезли столько, анафемов?! Какой же они нации, ежель не русские?
Шлюмпельплюнь на это промолчал. Зачинщиков стал требовать.
- Нету зачинщиков!-отвечаем.
- То есть как нету?
- Так что все мы зачинщики!
В это время в строю кто-то по-козлиному заблеял.
Шлюмпельплюнь насторожился:
- Эт-та кто? Порченый опять?! Я же приказывал в строй его не ставить!
А кто-то, звонкоголосый, на весь плац: