— Скоро, отец, скоро. От американских лётчиков я слышал, что вот-вот второй фронт откроется.
Дед почесал затылок. Глянул на новенький истребитель, потом на лётчика, задержал взгляд на Умке и махнул рукой:
— Шут с ним, пойдём ужинать, — и про себя добавил: «Поедим — увидим».
— Ради такого дела отведаем «второго фронта», — лётчик подмигнул, запрыгнул на крыло и, перегнувшись в кабину машины, покопался в своих вещах.
— Держи, дед! Чёрт с ним — с этим НЗ. — Он кинул вниз какой-то тёмный предмет.
Семён ловко поймал его и обомлел. В лучах заходящего солнца ещё можно было разглядеть на поблескивающей желтоватой поверхности жестяной банки надпись: «Свиная тушёнка», ниже шли какие-то письмена на английском. Семёнчик их не понял, а в самом низу, возле самого донышка банки, — уж никак не ошибиться — было выбито: New York, N. Y. Семёнчик узнал её: точно такую же банку американской тушёнки он как-то получил в свой день рождения от одного лётчика-истребителя на ремонтной площадке в Красноярске зимой сорок третьего года. Он уже не помнил, какая на вкус была тушёнка, но блестящая банка с надписями на русском и английском языках ещё долго стояла на полке, напоминая ему о военном детстве. Дед зачарованно смотрел на банку. Лейтенант что-то эмоционально рассказывал, шагая взад-вперёд рядом с оглушённым таким совпадением Семёнчиком, но тот его будто бы и не слышал.
— Скажи там у вас в сельсовете, так, мол, и так, пусть людьми обеспечат, — потряс его за плечо пилот.
— Что? — встрепенулся Семёнчик.
— Я говорю: людей бы сюда, чтобы пляжную полосу подровняли. Мало ли что. Мне вот повезло — приземлился. А я своим доложу, что есть на экстренный случай запасная полоса. Ну, договорились?
— Угу.
— Хворост имеется? — лётчик потряс коробком со спичками.
— Угу, — задумчиво ответил дед и вытряхнул из рюкзака хворост. Он взял протянутый в темноте коробок — на этикетке нарисованный истребитель с красными звёздами преследовал горящий самолёт со свастикой. Привычным движением Семёнчик достал спичку и чиркнул о шероховатую поверхность серы. Спичка вспыхнула. Вдруг порыв ветра загасил огонь. Дед, наконец, решился: он чиркнул снова и полуласково, участливо спросил:
— А скажи-ка, мил человек, какой сегодня, по-твоему, год?
Семёнчик поднял спичку так, чтобы в сумерках можно было разглядеть лицо напротив. Никого не было. Дед вышел из гаража, огляделся — никого.
— Что за чертовщина?! — прошептал он пересохшими губами.
— Солдатик! — жалобно позвал он в темноту.
Тишина.
Он глянул на речку, и неприятный холодок пробежал у него по спине.