Долгий звонок. Открывается дверь, входит человек в костюме. Никогда ранее я не встречал его. Он смотрит на меня оценивающе, сверху вниз, продолжая стоять у порога. Я сижу на кровати. Затем, медленно продвигаясь вглубь камеры, он рассматривает её содержимое, интересуясь моим бытом.
— С вами всё решено. Но прежде я хочу спросить вас. — Он остановился, долго смотря перед собой. — Для чего вы пишете эти письма? — словно спрашивая самого себя, произносит он. — Ведь вам известно, что они не покинут пределы этого места, — смотрит он на меня, бесконечно уверенный в своей власти надо мной.
Он один из тех, кто вёл моё дело.
Я молчу, испытывая его, терзающий меня взгляд, тяжёлое присутствие его в камере, его терпение.
— Они не будут прочтены, как вы, наверное, надеетесь, — продолжил он. — «Систему» нельзя уничтожить, потому что у неё нет единого центра, потому что она везде. Человек рождается уже с ней. Он живёт и умирает под её надзором. Но так случается не со всеми. Когда человек теряет над собой контроль, он начинает разрушать не только себя, но и окружающее его. Именно поэтому вы здесь!
— Я здесь потому, что для вас важна власть. Чтобы обладать ею, вы должны обладать информацией. Я выступил против власти, подвергнув сомнению её устои.
Будто не слыша меня, он продолжил:
— Мы не могли более терпеть истощающие нас войны. Мы устали бояться угрозы террора. Вы так и не поняли идеи — защита от тех, кто вреден, кто деструктивен, кто бесполезен. В нашем случае — полезен уже тот, кто согласен! — Он подошёл почти вплотную. Он разглядывал меня, ища момент понимания в моих глазах.
— Человек не предсказуем. Я думаю, у вас впереди много работы, — ответил я ему то, что ему не было интересно услышать.
Более ему нечего было предложить, а мне сказать. Ближе он не мог подступиться, хотя, как мне казалось, он хотел. Он хотел найти поддержку, увидеть знак. Он не один из нас, но он сочувствующий. Он не приверженец идеи, но сомневающийся. Он смотрит на меня со страхом. Его страх в том, что он окажется на моём месте. Он так и не преодолеет этот страх.
Долгое молчание прерывает долгий звонок.
Не сводя с меня взгляда, он медленно произносит:
— Я закончил! — После чего разворачивается и направляется к выходу, так же не спеша.
Он сам не знал, зачем пришёл сюда. Возможно, это любопытство.
— Простите… — нерешительно обращаюсь я к нему, в тот самый момент, когда он почти уже скрылся за линией порога. Он останавливается, не оборачиваясь. — Я хотел бы вас попросить. — Он молчит. — Передайте ей то моё последнее письмо.