минное поле: ведь вражеские зенитчики лишь выжидают, когда наступит наиболее удачный момент для
открытия огня.
Давыдов снижается. Ведомый идет за ним. Где же вражеский аэродром?.. Вдали видны вспышки. Где-то
там, впереди, идет танковый бой. Но аэродрома не видно.
Показалось ровное поле. Может, оно служит фашистам аэродромом? Давыдов снижается. Пара Сиротина
повторяет маневр и тоже идет со снижением. Стрелка высотомера подрагивает, показывает тысячу
пятьсот, семьсот, четыреста метров.
Вот он! Капониры по краям поля, замаскированные самолеты. Их много. Давыдов считает: пять.., восемь.., двенадцать...
Зенитки молчат. В воздухе вражеских истребителей нет.
Давыдов включил фотоаппарат. Загорелись индикаторные лампочки, ожил счетчик, отсчитывая кадры.
Вдруг самолет резко встряхнуло. Взревел мотор. И вот уже море огня бушует вокруг самолетов, рвутся
снаряды, мечутся трассы. Тем временем аппаратура бесстрастно фиксирует на пленку систему вражеской
противовоздушной обороны. Давыдов включает передатчик:
— «Янтарь»! Я — «Стрелка». Еще один заход...
Осталось совсем немного, и на пленке будет полная панорама аэродрома. А с машиной что-то неладно.
Вот уже и воздушный стрелок Николай Никифоров с волнением в голосе сообщает:
— Командир, левое крыло повреждено!.. Вижу пробоины...
И вдруг, как по мановению волшебной палочки, затихли зенитки. И нет огня, и нет вздувающихся тут и
там дымных «шапок», и не пляшут перед глазами [176] эрликоновские трассы. Давыдов в недоумении
осматривает пространство, переводит взгляд на землю. Что это? Самолет Сиротина выпустил шасси. Вот
он планирует — идет на посадку.
— Что случилось, Виктор? — крикнул в эфир Давыдов. — Что ты делаешь?!
Но Сиротин в ответ лишь качнул крыльями.
— Что ты делаешь, Виктор?! — еще раз запросил Давыдов, и пальцы его коснулись гашеток. — Считаю
до пяти: раз, два...
А у взлетно-посадочной полосы суета. Мчится вдоль нее легковой «оппель», спешит кто-то из чинов
навстречу сенсации. Еще бы! Советский летчик сдается в плен!
Но почти у самой земли Сиротин неожиданно выравнивает машину, дает газ — и понесся его штурмовик
на бреющем, вихрем промчался над аэродромом, лег на обратный курс.
Ах ты, отчаянная душа! Что придумал! Сделал вид, что идет на посадку, — вот фашисты и прекратили
огонь. Сам пошел на смертельный риск, дав товарищу возможность выйти из опасной зоны, произведя
фотографирование объекта.
...В тот же день дважды вылетали мы всем полком на штурмовку крупного аэродрома в районе станции
Растенбург. Около ста вражеских самолетов уничтожили, не потеряв ни одного своего.