– Может быть, произошло что-то необычное? – спросил он тогда.
– Ты о чем? – раздраженно уточнила София.
– Ну, необычное. Может, заметила что-нибудь? Может, появился какой-то новый человек? Заговорил с тобой, начал за тобой ухаживать? Может, познакомилась с кем-то?
«Феликс», – сразу подумала София. Феликс появился в ее жизни. И сразу же исчез. Но об этом она определенно не собиралась сообщать родителям.
– Эти письма ничего не значат, – заверила она отца. – Какой-то придурок из школы решил меня разыграть. Не надо было вам рассказывать.
– Нет, я рада, что ты нам рассказала, – заявила мама. – И я все еще уверена, что нам следует обратиться в полицию.
– Чепуха, – отмахнулась София. – Я говорила с подружками в школе. Они тоже считают, что на таких идиотов просто не нужно обращать внимания. Тогда они отстанут, потому что им станет скучно.
– Или придумают что-нибудь другое. Нет, я не хочу рисковать. – Мать повернулась к отцу, надеясь, что тот ее поддержит. – Ну скажи что-нибудь, Йохен!
– Да, – кивнул господин Ротэ. – Я… – Он начал массировать виски, будто у него разболелась голова. – Я думаю, София права, – сказал он. – Не стоит палить из пушки по воробьям. Если полиция сейчас заявится в школу и поднимет шум, то этот придурок почувствует, что на него обратили внимание, и это его только раззадорит.
– А надо мной все станут смеяться, – добавила София.
Мать беспомощно перевела взгляд с мужа на дочь.
– Ну, не знаю. Мне как-то не по себе от всей этой ситуации. Ты уверен, Йохен?
– Абсолютно. – Господин Ротэ улыбнулся жене.
Но в его улыбке не было тепла и ободрения. Она получилась кривой, отчаянной.
София прошла в гостиную и выглянула в сад. На клумбе, где она похоронила Эгона, сидела ворона, держа в клюве жирного дождевого червяка.
И София вдруг поняла, что никакую посылку ей не принесут. Потому что не было никакой посылки. Отец просто выдумал этот предлог, чтобы она не выходила из дома. Чего он боялся? И что, черт побери, творится с ее братом? Почему он так испугался, обнаружив Эгона? Раньше он вообще не обращал внимания на этого кота. Так почему же смерть Эгона так его задела?
– И черт, черт, черт, почему никто из вас не потрудился открыть рот и рассказать, что же происходит? – вслух спросила София.
Ворона с дождевым червяком в клюве взлетела на ветку и повернулась к девочке спиной. София тоже отвернулась. Она решила пойти поплавать. А сегодня вечером она серьезно поговорит с отцом. И с братом тоже. Она не позволит им врать. Пусть выложат все как есть.
Моя новая комната намного больше прежней. И намного чище. Это потому, что у отца есть уборщица. И у него больше денег, чем у мамы. На самом деле он мне вовсе не отец. Папа – мой настоящий отец. Так мама говорила. Но я об этом вслух не упоминаю. Только думаю. А что я думаю – это только мое дело. К счастью, отец не может заглянуть мне в голову. «Вы поладите», – сказала женщина, которая привезла меня сюда. Но как можно поладить с ним? Он намного сильнее меня. У меня нет ни единого шанса. Даже мама ничего не могла поделать с отцом. Хотя она его и не боялась. Может, папа бы с ним справился, но он не знает, что я здесь. И не знает, что мама в дурдоме. Папа с мамой поругались, потому что мама постоянно плакала, и папа сказал: «Ты меня достала!» И мама начала кричать. А папа терпеть не может, когда кричат. Он ушел, и через пару дней мама загремела в дурку. «Мне нужно в больницу», – сказала она мне. Но Серен заявил, что на самом деле она загремела в дурку. Госпожа Хайманн говорит, что «дурка» и «дурдом» – плохие слова, не нужно их произносить. Теперь я живу с отцом и после летних каникул пойду в новую школу. «Это к лучшему», – утверждает госпожа Хайманн. Надеюсь, папа меня скоро найдет. И заберет отсюда