Медленный вдох. Выдох.
Завтра, когда обрюзгший Тони заплатит за сегодняшнюю вылазку, можно будет купить хлеба и сыра. Если не прикарманит половину выручки, то, возможно, останется на пачку чая и пару булочек – это временно заглушит терзающую желудок боль.
Шум дождя усилился.
За окном серела бетонная стена, окаймлявшая лестницу в полуподвал.
Вот и прошел еще один день, один день на опостылевшем тринадцатом Уровне.
Почтовый ящик, криво прибитый к деревянной входной двери, оказался пуст. Когда же придет разрешение о переходе на четырнадцатый?
Что вам нужно, гадам в серебристой форме, чтобы дать зеленый сигнал? Уже три года здесь… сколько еще?
Поговаривали, что на четырнадцатом хорошо. Другие города, чистые уютные улицы, меньше преступности, люди добрее. Правда ли? Жизнь не должна быть такой собачьей, по крайней мере, не у всех. Повезло тем, живущим в небоскребах из белого стекла на центральных проспектах Солара: в их квартирах красиво и тепло, там не нужно пересекать комнату на цыпочках и в три прыжка, лишь бы не отморозить ступни, – полы их апартаментов устилают ковры.
Сон тщетно силился сморить утомленное сознание – мешала продрогшая физическая оболочка и нытье в порезанном пальце.
Придется все-таки встать, обработать рану и вскипятить чай, иначе не уснуть. Я вздохнула, пытаясь перебороть вселенскую усталость, – зачем я здесь… для чего… кому нужна такая жизнь? – откинула одеяло и поднялась с постели.
Аптека на углу оказалась закрыта, и пластиковая белая коробка, стоящая в тумбе, этим вечером не пополнилась новыми запасами медикаментов. В истрепанной бумажной упаковке нашлась последняя таблетка перекиси, я бросила ее на дно стакана с водой. Не зажигая свет, прошла до туалета, набрала в чайник воды, вернулась, поставила на маленькую плитку. Застыла у испещренного неровными потеками окна, глядя на сочившееся влагой тяжелое черное небо.
Темно, тихо, пусто. Сплошная усталость в душе и голод – бесконечные спутники обреченного на жалкое существование человека.
Бывали времена и получше.
Когда таблетка в стакане растворилась, я наконец включила свет. Закатала мокрые джинсы (холодно в них и еще холоднее без них), осмотрела расплывшийся на ноге синяк – колено я ударила после того, как вскрыла дверной замок и дала деру, позволив остальным орудовать в доме без меня, задела им о бетонный парапет, перепрыгивая. Ничего. Заживет.
Теперь порез…
Рана оказалась достаточно глубокой и до сих пор кровоточила; я сунула палец в стакан и поморщилась – хорошее, должно быть, лезвие у того ножа, если от одного касания вот так. Жидкость в стакане окрасилась в розовый.