— Паша, ты знаешь, у меня эти десятки на полу не валяются. Каждая достается трудом.
— А труд надо уважать, и тэ дэ, и тэ пэ. Мораль мелкой буржуазии. Не хочешь просто дать — займи. Извиняюсь, дай в долг. Верну с процентами.
— Под какие такие доходы ты занимаешь деньги?
— А это уж мое дело. Может быть, я по ночам грузчиком работаю.
— По ночам ты не работаешь, а спишь. Утром в школу тебя не добудишься.
— Теперь уже и спать мне нельзя! И это называется воспитание! Юному организму необходим сон.
— Не паясничай.
— А ты не задерживай. Меня ждут. В последний раз спрашиваю: дашь?
— Нет.
— Ну и подавись своей десяткой.
— Паша!
Снизу раздался свист, и несколько голосов крикнули:
— Раз, два, три... Ушат!
— Что это значит — «Ушат»? — спросила Марианна.
— Моя подпольная кличка. Некогда мне с тобой. В общем, не жди.
И загрохотал вниз по лестнице.
Марианна продолжала свой тягостный путь наверх. Руки у нее дрожали. Снизу доносилось греготание. «Грегочет какая-то тварь» — это Помяловский, «Очерки бурсы». И Паша с ними. Ключ бился, не попадал в скважину. Вошла. Та самая, отдельная, двухкомнатная, которой так радовались тогда с Юрой. Юры нет. Паши нет. И винить некого, сама виновата во всем.
Заглянула в кухню — там остатки какого-то пиршества. Бутылки, окурки, грязная посуда. Из крана течет вода. И не завернули... Начала мыть посуду. Мыть и ставить. Мыть и ставить. За стеной прогрохотал лифт. Напрасно пешком поднималась, надо было подождать.
Каждая моя слеза заслуженна. Но Паша-то, Паша в чем виноват? Вырос без отца. Когда спрашивал: «Где папа?» — отвечала: «Папа от нас ушел». Среди его товарищей немало было таких, брошенных. Старалась дать ему побольше, чтобы не чувствовал себя обездоленным. Работала на полутора ставках, давала уроки... Хочешь магнитофон — пожалуйста. А ему ничего не надо было, кроме отца...
Вся беда в этом чувстве вины перед Пашей. Если бы не оно, воспитала бы его лучше. Хотя кто знает? Воспитание — всегда загадка. И мы, педагоги, ничуть не лучше умеем воспитывать, чем простые смертные. Где, где, когда я его упустила? Если бы знать! Впрочем, зачем знать? Другого сына у меня уже не будет.
Позвонили в дверь. Коротенький, робкий звонок. Неужели Паша вернулся? Не может быть! Нет, не он. Незнакомая женщина, щеголеватая, в импортных сапогах, шапка лисьего меха, из-под шапки желтые волосы.
— Марианна Андреевна?
— Это я.
— Меня зовут Даная. — Рука у гостьи была энергичная, маленькая, теплая.
— Раздевайтесь, проходите, пожалуйста. Только извините, у меня беспорядок.
Сказать про эту обстановку «беспорядок» значило ничего не сказать. Нагажено было экзотично, преднамеренно. Брюки переброшены через люстру, горшок с цветком опрокинут, корни жалобно высунулись в воздух. Мальчики забавлялись...