Не роковой таинственный герой, не инфернальная личность виделись режиссеру и актеру в Арбенине, а прежде всего крупная самобытная человеческая натура, в которой уживались аналитический гордый ум и трепетные чувства, горячее сердце и непреклонная твердая воля. В трактовке Арбенина снова проявилась постоянная тяга Мордвинова к воплощению духовного богатства и красоты человека.
Мордвиновский Арбенин, одаренный способностью видеть и понимать трагизм жизни, бесстрашно анализировать ее и делать выводы — беспощадные, горькие, прямые, в то же время не может найти применение своим незаурядным способностям и силам. Все более и более непримиримым становится его конфликт с великосветским обществом. Но он сам частица этого общества, связан с ним многими незримыми нитями и не может, не в состоянии полностью порвать их. Здесь основная причина постоянных мучительных противоречий, терзающих гордый, бесстрашный ум Арбенина и неуклонно ведущий его к трагической развязке.
На какое-то время он обретает духовное возрождение в любви к Нине, в которой, как ему кажется, находит чистоту, гармонию, нравственный идеал. Нина для него — последняя надежда, последняя вера, последняя связь с жизнью. Арбенин, каким его трактуют Мордвинов и Герасимов, старается убедить себя в своем счастье, в возможности удовлетвориться уделом семейных радостей и домашнего покоя. Но израненная, мятежная душа его, подобно парусу, воспетому поэтом, «просит бури», не хочет примириться с иллюзией благополучия. Смутные предчувствия не дают покоя мордвиновскому Арбенину уже в самом начале фильма. Он слишком хорошо знает жизнь, ее изнанку, слишком могуч его охлажденный разочарованиями, скептический ум, чтобы надолго довериться вдруг выпавшему на его долю блаженству. Да натуре его масштаба такого блаженства и не может быть достаточно, уют и тихие радости домашней жизни не по нему. Сложная внутренняя борьба переходит в открытое столкновение одинокой смелой и гордой личности с миром ханжества и коварства — в этом состоит динамика развития образа Арбенина, неизбежно ведущая к финальной катастрофе.
Для того чтобы найти психологическое и пластическое решение столь сложной и глубокой роли, Мордвинову необходимо было «зажить» ею, почувствовать ее в себе. Выше уже говорилось о том, какое значение всегда придавал актер моменту «рождения» образа. «Самое дорогое и радостное для художника, самый трепетный момент в рождении образа, — писал Николай Дмитриевич, — это мгновение, когда после большого и пристального поиска вдруг то, что чувствовалось интуитивно, находит резкий по контуру рисунок внутреннего и внешнего выражения».