А Сушковы быстро приблизились к нашим воротам, и если б вратарь Наум не кинулся им под ноги, был бы нам гол.
Алла Андреевна перевела Сомова в запасные за эгоизм.
— Тоже, судья, — проворчал он, и я вышел на поле.
Сначала мяч мне никак не попадался. Я бегал и не ударял. Потом я остановился, и вдруг все поле показалось мне страшно маленьким, будто я смотрел на него издалека, и все игроки понятными заводными человечками.
Я ринулся на них, отнял мяч и стукнул в ворота. И так точно я стукнул, что сразу забил гол.
Девчонки закричали изо всех сил, а Нина Баскакова даже по имени:
— Ура! Саша!
И все меня поздравляли.
Только мяч выбили из ворот, я снова ринулся к нему, но споткнулся. И больше мяч мне не попадался. И поле футбольное было огромным, и все игроки большими и быстрыми.
Алла Андреевна поменяла нас с Наумом. Я сел у ворот и стал вытирать пот со лба и с живота.
Пока я отдыхал, Наум забил два гола. От него все шарахались, когда он бежал, даже Сушковы.
Он бы забил еще голов десять, но Алла Андреевна остановила игру.
К нам пришел инструктор по плаванию, плаврук.
— Сколько вас гавриков? Всех научу, — сказал он и начал учить нас плавать кролем без выноса рук.
Мы поплавали с полчаса на футбольном поле, а потом пошли в купальню и плавали там на мелкоте.
Плаврук ходил по берегу и руководил нами.
— Пошли есть клубнику, — сказал Сомов. Мы лежали в палате после отбоя.
— А кто ее дает? — спросил Витька.
— Видел сторожа? Во кулак! Сколько у него клубники.
— Так это же будет воровство, — сказал Наум.
— Сам ты воровство. Он будет есть ее тазами, а мы смотреть, да? Видишь у него в окне свет?
— Вижу, — сказал Наум.
— Это он ест ее, клубнику свою. И утром ест, как встанет.
— Я не пойду, — сказал Наум.
— Я тоже, — сказал Витька, — я ногу занозил.
— И я, — сказал я.
— Толик, пойдешь? — спросил Сомов.
Толик сразу захрапел.
— Тогда я Сушковых позову.
Сомов взял Витькину тюбетейку и пошел из палаты. Они трое протопали по лестнице.
Только они ушли, к нам поднялась Евгения Львовна.
— Спите? А где Сомов? — спросила она. — Звеньевой!
— Он ушел в туалет, — сказал я.
Она прошлась по палате и постояла у окна.
— Что-то долго он там задерживается… Странно, странно, — сказала она, подождав еще.
— Можно, я схожу за ним? — сказал я.
— Куда?
— В туалет.
— Он что, дороги не знает сам?
— Да, не знает. Там лампочка перегорела, а он говорит: «Как темно, так я сразу теряю всю ориентацию».
— «Ориентацию». Ну, сходи.
Я надел сандалии и пошел вниз.
От крыльца я, пригнувшись, побежал к забору. Всюду было темно и дул прохладный ветер.
За забором среди кустов кто-то посвистывал.