На зимний День поминовения женщина-кошка пригласила невесту в дом своей родительницы. Услышав, что суженая Смилины – княжна, Вяченега нахмурилась. Как всегда, на её скулах заходили напряжённые желваки.
– А кого-то попроще не могла выбрать? – молвила она, почесав в затылке. – Пташку не столь высокого полёта.
– Что значит «попроще», матушка? – засмеялась Смилина. – Я люблю её! Её одну. И никто кроме неё мне не нужен!
Взор Вяченеги посветлел, и губы тронула редкая на её лице гостья – улыбка.
– А вот теперь верю, что любишь. Потому что глаза сияют. А глаза не лгут, доченька.
Когда Свобода в белом заячьем полушубочке показалась на пороге скромного жилища рудокопов, сияя приветливым взором и задорной улыбкой, это была молниеносная победа. Смилина никогда не видела свою родительницу такой смущённой и очарованной, и её рёбра щекотал рвущийся наружу хохот. Но следовало соблюдать тишину, и оружейница прятала улыбку в ладонь. Свобода пришла не с пустыми руками, а с кучей гостинцев: отрезом тонкого льна на рубашки, медными зеркальцами в серебряной оправе для невесток Вяченеги, покрывалами из иноземного шёлка – для них же, а для детишек у неё была припасена корзинка с вкусными подарками. Там было заморское лакомство – финики в меду.
– Эту сладость лучше кушать после обеда, – пояснила она. – А то кусок в горло не полезет.
Стол был по-праздничному изобилен: кутья, кулебяка, печёный гусь, наваристая куриная похлёбка с лапшой и овощами, на сладкое – пареная репа с орехами и мёдом. В будни семейство питалось куда как скромнее, это Смилина хорошо помнила ещё с детских лет.
Посещение Тихой Рощи произвело на Свободу ошеломительное впечатление. Застыв перед огромной и широкой, как башня, сосной, на чьей коре проступал деревянный лик, она шёпотом спросила:
– А она… живая?
– Да, милая, – также шёпотом ответила Смилина. – Тела дочерей Лалады не предаются земле или огню, а сливаются с этими соснами. Здесь они находятся в покое, а души лицезрят светлый лик Лалады.
В погрустневших очах Свободы брезжила какая-то поразившая её мысль. Она нахохлилась и прильнула к плечу Смилины.
– Что ты, ягодка? – Приподняв её лицо к себе, оружейница с тревогой заглядывала в глаза любимой. – Что такое?
– И ты… тоже сольёшься с деревом в этой роще? – чуть слышно пролепетала девушка, дрожа слезинками на ресницах.
– Радость моя, никто не вечен, – ласково мурлыкнула ей на ушко женщина-кошка. – Рано или поздно все уходят в Тихую Рощу. И я когда-нибудь здесь поселюсь, что поделаешь… Но это ещё совсем не скоро, моя ненаглядная. Не думай об этом и не горюй заранее. Моё сердце кровью обливается, когда я вижу твои глазки печальными.