Все как бы качнулось и поплыло перед глазами: серо-черные колонны Рейхстага, Бранденбургские ворота, аккуратный ряд машин с хромированными облицовками радиаторов у входа в канцелярию фюрера, красные стяги с упрямой, будто готовой к решительному повороту свастикой, недвижимые фигуры охраны СС...
Словно мягкий прозрачный поток воды обрушился на реальность, смывая ее, и явилась хрупкая, но ясная и резкая в своих красках картина: тот же Рейхстаг, но уже без купола, цветные одежды странной разноликой толпы у главных ворот Германии, неон вывесок на новеньких многоэтажных домах с призматическими широкими окнами; домах, стоящих на месте бункера; затаенный уют ресторанов и магазинчиков, и - лишь один знакомый старый дом, оставшийся на этой улице, зажатый в тиски новостроек, дом в осколочных и пулевых выбоинах, упрямо отторгавших шпаклевку, посланец прошлого, чудом уцелевший кусочек истинного Берлина. Его, Фридриха Краузе, Берлина.
- Штандартенфюрер? Вам нездоровится?
Серебряный череп на черном бархате околыша фуражки, мальчишеское лицо в россыпи веснушек, выжидательно-почтительный взгляд...
- Все в порядке, унтершарфюрер.
Перед ним стоял один из офицеров внешней охраны бункера.
Чисто механическим усилием воли Краузе как бы переместил образ его туда, в темень будущего, и нашел отклик - словно в черной ночной воде легонько плеснула рыба, уходя в глубину... Этот уцелеет, этому еще жить.
- Все в порядке, - повторил он, доброжелательно кивнув младшему по званию и - пошел к своей машине.
Устраиваясь на холодной коже заднего сидения, еще раз обернулся в сторону рейхканцелярии.
Да, это все, финал, подумалось отрешенно, как о чем-то давнем и пережитом - так вспоминают о старом ранении, глядя на выбеленый временем шрам.
Видение было дано ему оттуда, и м и. Видение воскресшего города, сметенного железом и огнем врага, и возрожденного чуждо и странно в примитивных геометрических формах плоских одинаковых стен, бездушно-рациональных... Но чувство подозрительной неприязни, уколовшее его, шло вовсе не от архитектурных категорий, а от иного, что ощутилось пронзительно-остро, как прикосновение к коварно отточенной стали, мгновенно вспоровшей дрогнувшую ладонь... Нечисть. Нечисть, пребывающую в этих домах будущего за затемненными стеклами просторных окон, кишевшую в толпе у Врат, утвердившуюся в городе, стране, мире, поправшую бункер, что стал просто фундаментом для ее жилья, вот ее-то, нечисти, тошнотворный дух он и уяснил как основу данного ему видения, как суть...
Пусть смутно, но виделись в толпе будущих жителей города ненавистные ему еврейские и негритянские физиономии, лучившиеся довольством и сытостью хозяев жизни...