— Ох, уж эти старухи… ведь до смерти заговорят! — тряхнула головой бабушка Маша. — Давай-ка лучше поговорим о Женечке. Ведь вижу — тебе не терпится…
— Да нет, просто я… — он смутился. — Скажите, а кольцо у неё на пальце… это и правда ей его мать подарила?
— Ты должен сам все понять, Никитушка. Мало толку будет, если я тебе расскажу. Можешь считать это капризом полоумной старухи, но мне так кажется! Это твой путь — я знаю, — и ты должен сам его пройти… до конца. Так я думаю, что ты Женечке можешь быть той самой опорой. Вот и помоги ей. Она нуждается в твоей помощи. Она попала в очень нехороший переплет, да… очень, очень нехороший! И я тебе скажу теперь только одно — времени у вас, считай, уже нет. Тебе нужно разгадать эту загадку до Рождества. И помни, что канун Рождества — сочельник — это день, когда темные силы гуляют на воле. Ты должен быть осторожен, Никитушка. Если ты ей не поможешь, она пропадет!
— Но… бабушка Маша, что я должен сделать? Хоть намекните! И что происходит с Евой… то есть, с Женей… я уж запутался. Это же важно, я знаю! Я вижу, что с ней что-то не так — плохо ей. Вам ведь не трудно только скажите…
— Сказать-то не трудно, только в словах мало толку. Ты должен действовать сам. И сам обо всем догадаться. Потому что тут дело такое — это ведь твое испытание. И если я тебе все преподам на блюдечке с голубой каемочкой… сам понимаешь, это уж не твое будет — не твоя жизнь, а сущий детский сад! А ты должен бросить соску-то… стать мужчиной. А потом, это я только так думаю, что понимаю, а на самом деле нет — одни догадки. Они могут быть и не верными… Нет, не буду я тебе голову забивать — думай сам.
И старушка надолго умолкла, а Никита не решался прервать её сосредоточенное молчание. На настенных старинных часах в резном деревянном корпусе двигалась минутная стрелка, и через равные промежутки времени комната вздрагивала от гулкого торжественного боя — шло время. Минуты текли и становились часами, днями, столетьями… Никита не стал сопротивляться не протестуя и не колеблясь, он отдался потоку времени, который захватил его и понес… И он знал, что берег, к которому он пристанет, когда вынырнет, — будет его родным берегом. Тем самым, на котором ему суждено жить, быть мужчиной… и сделать все, что он должен делать. Там он проведет свою жизнь.
На какие-то доли мгновений ему вдруг захотелось плакать — он чувствовал, что здесь, сейчас, в этой комнате, кончается его детство. Слова старушки удивительным образом подействовали на него — точно она доверила ему ключ — заветный ключик от себя самого — от собственного повзрослевшего сердца! И он прижимал к себе этот невидимый ключик — и глядел прямо перед собой — туда, где вот-вот приоткроются перед ним врата грядущего. И — он знал — ему понадобится все мужество, — мужество взрослого человека, чтобы, преодолев все испытания, войти туда.