Мэтью почувствовал, как его прекрасная спутница напряженно сжалась, и успокаивающе коснулся ее руки.
— Тише, все хорошо, — сказал он — блистательный в своем винно-красном сюртуке и белой рубашке с высоким стоячим воротником, украшенным испанским кружевом. — Эм… кто это?
Не в силах отвести испуганного взгляда своих фиалковых глаз от лика, воплощающего в себе само насилие, она зашептала:
— Этот человек собирается убить вас.
— Что, простите? — переспросил Мэтью, решив, что, скорее всего, ослышался.
Чудовищная гора сдвинулась, и, казалось, лишь это движение заставило стоявших до сего момента неподвижно танцоров зашевелиться и спешно расступиться. Сапоги застучали по полу, словно отбивая похоронную барабанную дробь. Музыканты — хотя на сцене они были в относительной безопасности — настороженно отодвинулись к стене, которую украшал гобелен, изображавший двойственную природу представления: комедию и трагедию — прежде на этой сцене выступала труппа артистов Чарльз-Тауна. Тем временем отбиваемый сапогами барабанный бой беспорядочно продолжался, а вновь прибывший на вечеринку незваный гость зловещими шагами приближался к центру зала, пока угрожающе не навис над Мэтью Корбеттом.
— Только не снова! — воскликнула Пандора Присскитт, и ее красные губы умоляюще поджались. Гнев в ее фиалковых глазах на миловидном лице смешался с мольбой. — Пожалуйста! Я умоляю тебя!
Мужчина покачал головой, всем своим видом напоминая демона, явившегося на Судный День.
— Умолять бессмысленно, — его утробный голос словно бы провалился в глубокую яму на каменистой дороге. — Будет сделано то, что до̀лжно.
Мэтью не понравилось, как это прозвучало.
— Что должно быть сделано? — обратился он к Пандоре, и голос его, несмотря на усилия сохранить его ровным, едва заметно дрогнул.
— Ты, — ответил огромный чернобородый человек, ткнув своим толстым пальцем с грязным ногтем в грудь Мэтью. — Должен умереть.
— Это… необходимо?
— Неизбежно, — ответствовало чудовище. — Итак. Перейдем к делу.
Он сунул руку в карман своего длинного видавшего виды плаща — который, как счел Мэтью, явно не приходился по сезону в эту жаркую пятничную ночь в конце июня — и извлек кожаные перчатки, не менее потрепанные жизнью и, кажется, частенько убиравшие полы свинарников и конюшен. Не тратя времени на раздумья, гигант резко одарил Мэтью двумя звонкими пощечинами — по левой и сразу же за ней по правой щеке. По всей комнате пронеслась волна взволнованных вздохов, как если бы сейчас присутствующим довелось испробовать изысканную отбивную, сплошь состоящую из восторга — ведь ни один джентльмен и ни одна дама были не в силах отказать себе в зрелище энергичной дуэли.