Наверное, убийство плохого волшебника, злодея поможет ей увидеть в сыне героя. Без сомнения, цель оправдывает средства. По крайней мере, эта цель и эти средства. Принцип равновесия, чтоб его демоны побрали, не выходил из головы. Добрые поступки и злые поступки. Все может быть, но все можно исправить. Еще один довод в пользу… убийства. Прежний Матвей убежал бы в ужасе при одной только мысли об этом, но Матвей нынешний мусолил идею в голове, не в силах отбросить её просто так.
Одним выстрелом убить кучу зайцев. Восстановить равновесие, вернуть спокойствие, избавить мир от злодея и тем самым вымостить себе дорогу в рай. Соблазнительно, чертовски соблазнительно. Привлекательно, как ни одна женщина, идея или книга.
Умаслить мать — отомстить ее обидчику. Пусть она и говорит, что Александр — идеальный, но Матвей-то знает. Теперь знает, что многословными восхищениями она маскирует давнюю обиду, не желая признавать, что ее в свое время кто-то посмел отвергнуть. Хорошая мина при плохой игре — так, кажется, называется? О другом варианте Матвей как послушный сын даже думать не хотел. Алевтина Григорьевна не может быть плохой, с Александром заодно. Да, она самую чуточку не дотягивает до совершенства, но совершенны в этом мире только боги. Нет, она просто хорошо притворяется, не показывает боль, причиненную давним предательства. А Матвей отлично знал, как ранит чужое равнодушие, как болит сердце и рвется душа.
Из писем Матвей усвоил одно — Александр свою нежно любящую сестру променял на порочную столицу. Отринул семейные ценности и сбежал, подлец. Разбил сердце юной Алевтине. Но она не позволила себе ни одного грубого слова в его адрес, ни одного намека на прошлое. Матвею было престранно думать о матери подобными словами — юная, любовь, привязанность, письма. Проще было называть ее — даже в мыслях — по имени, как будто со стороны… Алевтина — поразительная женщина. Или…
Нет, нет, нет. Миллион раз нет, этого просто не может быть. Она не плохая. Она слишком принципиальна. Она бы не отступилась от себя даже ради брата. И потом, она даже не знала, где его искать. Или…
И все начиналось по новой.
Рассвело. Матвей сел на кровати, потер глаза и попытался вспомнить, когда в последний раз спал ночью. Получалось, что очень давно. Как он вообще держится? Это всё мысли виноваты. Мысли, эти изнуряющие назойливые мысли, будто коршуны, подстерегают, следят, когда он потеряет бдительность, и нападают, атакуют, клюют…
…За завтраком Матвей сказал категорично:
— К врачу не пойду.
Сегодня еда казалась еще более отвратительной, чем обычно, и запихать в себя хотя бы ложку ему так и не удалось. Его лихорадило, он не мог усидеть на месте, все теребил кромку скатерти, перекладывал ложку с места на место, крутил тарелку. При этом он искоса, тайком рассматривал мать, словно никогда прежде не видел. Все искал доказательства — или оправдания. Пытался определиться, понять, заметить. И вот брякнул о враче.