— Бросай все здесь!
Иван бросил щетку, подбежал к кровати и быстро разделся. Лежа под одея-лом, он слышал, как старшина заставляет Мелецкого драить пол. Засыпая, Иван подумал, что щас прапор уйдет, и тогда его снова поднимут. Но этого не случи-лось, и он проснулся со всеми по команде «подъем».
Он сходил в туалет, умылся, а потом взвод построился на утреннюю повер-ку. Старшина уже пришел и, не торопясь, прохаживался вдоль строя. Когда закон-чилась перекличка, и старший сержант Гунько объявил заступающих в наряды, прапорщик взял слово.
— Я говорил, что не потерплю во взводе дедовщины? Кое-кто, видно, этого не по-нимает. Кое-кому, наверное, надо объяснить!
Он враскачку подошел к одному из «дедов» и резко ударил в грудь здоро-венным бугристым кулаком. Солдат покачнулся, едва не упав на стоявшего за ним молодого.
— Тебе все понятно? А? — челюсть Басмачного выпятилась, голос зазвучал над-менно и властно.
— Кому еще не понятно? — он продолжал идти вдоль ряда, неуловимым движени-ем руки давая под дых очередному деду. Солдат согнулся, пытаясь вздохнуть. — Тебе понятно?
Иван смотрел и не понимал, какие законы правят в этом замкнутом, душном мирке. То, что вытворял Басмачный, нельзя было назвать воспитанием — это был настоящий беспредел, но, с другой стороны, Иван не жалел наглых и жестоких «дедов», с которые сейчас поступали так же, как они с молодыми. И еще мягко…
Потом Иван узнал, что иногда Басмачный «воспитывает» «стариков», заводя по одному к себе в каптерку. Он бил их там, как говорится, без свидетелей. Никто не осмеливался дать отпор. Ведь прапор был старшим по званию, ударить его оз-начало дисбат, к тому же Басмачный был мастером спорта по боксу…
— Я знаю, кто из вас дедовщину рассаживает! — продолжил старшина. — И всегда буду знать! Понятно? И буду учить так, что мало не покажется никому! Р-разойдись.
— Чем на гражданке занимался? — спросил Саня, устало опуская руку с ножом на колени. Весь призыв в полном составе чистил картошку. В крохотной подсобке ог-ромного здания столовой было тихо, лишь изредка раздавался плеск брошенной в огромный чан очищенной картофелины.
— Учился, — пожал плечами Иван. Была глубокая ночь, спать хотелось жутко, но «духи» спят мало. Раньше Иван бы ни за что не поверил, что можно спать по че-тыре часа в сутки и при этом работать, маршировать и учить устав. Сидевший ря-дом Тунгус мерно раскачивался из стороны в сторону, его плоские губы шептали то ли молитву, то ли тягучую восточную песню, но работал он быстрее остальных.
— Да это понятно, — проронил сидевший напротив Ивана Художник. — Все мы учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь…