Таковыми их делает общая болезнь – зазнайство. Опасная болезнь, быстро превращающая хорошего человека в… не буду писать в кого или во что.
Наша Любовь Петровна Павлинова не исключение.
Багаж может поведать о человеке многое. На пристани мой потертый фибровый чемодан рядом с ее горой кожаных красавцев (каждый – «мечта оккупанта») выглядел даже не бедным родственником из провинции, а облезлой шавкой у лап холеного дога. К тому же у моего предателя в последний момент перестал закрываться один замок, и потрепанное гастрольными испытаниями чудовище пришлось перевязать веревкой. Куда ему до крокодиловой кожи, привезенной Павлиновой в прошлом году из Парижа!
Чемодан пристроила рядом с павлиновскими не я, а костюмерша Любови Петровны Лиза Ермолова, девушка добрая, но скрытная. Она осторожно подвинула мой багаж ближе к приминому, за что я была Лизе премного благодарна. Из-за волн, поднятых проходившим мимо судном, пароход вместе со сходнями качался, подниматься на борт, а потом по трапу на верхнюю палубу с чемоданом мне было бы тяжело.
– Куда?! – Павлинова заметила мой багаж вместе со своим в руках матроса. Ее возглас заставил обернуться всех.
Матрос замер, не понимая, в чем дело, а я спокойно пожала плечами:
– Он носит вещи на палубу, Любовь Петровна.
– Там МОИ вещи!
– Там НАШИ вещи, – поправила я Павлинову. – Молодой человек, поставьте вот этот отдельно, в каюту я занесу его сама. Благодарю вас.
Мгновение спустя я оценила нелепость ситуации. Прима намеревалась позировать перед репортерами, но наказала сама себя. Не возмутись она, мой чемодан сочли бы реквизитом, не более того, а теперь объективы фотокамер были направлены на багаж в руках матроса. Можно не сомневаться, что в завтрашних сообщениях об отъезде труппы на гастроли немало внимания уделят перевязанному веревкой фибровому изделию.
Сквозь раздвинутые в вымученной улыбке губы Любовь Петровна прошипела:
– Не могли взять что-то приличней?
Один из репортеров в новеньком канотье (и почему репортеры так любят шляпы-канотье?) старательно конспектировал нашу беседу, потому я сообщила театральным шепотом:
– Он мне дорог как память о Качалове.
Обладатель канотье ахнул, невольно вмешиваясь в разговор:
– Чемодан вам подарил сам Качалов?!
– Нет, – я грустно покачала головой. – Но у Качалова был точно такой.
Прошипев «вечно вы!..», Любовь Петровна бросилась прочь – ближе к трем другим представителям прессы и подальше от меня.
– А… – начал следующий вопрос репортер, но я выразительно ткнула пальцем в сторону Примы, которую уже осаждала решительная громкоголосая девица с огромным блокнотом в руках.