Как я была Пинкертоном. Театральный детектив (Раневская) - страница 32

Люди вообще живут так, словно все хорошее непременно должно случиться с ними, а все плохое с кем-то другим. Наверное, иначе нельзя, иначе сойдешь с ума, но, когда такое происходит (преступление, а не безумие), оказывается, что это просто! Что человека, с которым ты еще вчера разговаривала, любила или не любила, довольно хорошо знала, вдруг может не стать по чьей-то злой воле.

Смерть – это одно, а преступление – совсем иное.

Мы оказались свидетелями второго и были просто раздавлены им. Сохранить при этом способность размышлять здраво и не подличать удалось не всем, больше того – немногим.

Шепот Ангелины в темноте прозвучал зловеще:

– Руфа, о чем ты думаешь?

– Я сплю.

– Неправда, ты не спишь.

Пришлось сознаваться, что размышляю о том, кому же так досадила Любовь Петровна, чтобы отправить ее за борт. Кто так не любил Приму?

– А кто ее любил? – задала почти риторический вопрос Ряжская. Риторический, поскольку в мире вообще не любят Прим. То есть любят, но зрители, и со стороны, а вот те, кто рядом, или завидуют, или тихо ненавидят, что, впрочем, одно и то же.

Моя защитница Ангелина

Услышав такие рассуждения, Ангелина не согласилась:

– Разве ты ее не любишь? Может, и не любишь, но не настолько, чтобы головой в пруд.

– В реку, – невольно поправила я.

Ряжская права, даже если отвлечься от зависти и прочих нюансов, кому Любовь Петровна могла настолько мешать?

– Проницалов Агату Кристи не читал, но сообразил, что нужно понять, кому смерть Павлиновой была выгодна. И попросил меня помочь, поскольку я лучше знаю труппу.

– Давай подумаем, – согласилась Ангелина, и мы принялись думать.

Но думать лежа оказалось неудобно, пришлось сесть.

Мало того, Ряжская внесла заманчивое предложение:

– Давай перекусим, чтобы были силы думать?

Конечно, кушать посреди ночи крайне вредно для фигуры, но если вспомнить, что у человека лет до двадцати растет позвоночник, а потом преимущественно живот и ж…, а лично мне двадцать минуло давным-давно, то не все ли равно?

Ангелина разложила шесть сваренных вкрутую яиц (кок помог, сварив по ее просьбе), хлеб, масло, неполную банку клубничного варенья (мы перекусывали не в первый раз), налила из термоса (ее гордости, которую Ряжская берегла как зеницу ока) чай, и мы принялись одновременно жевать и разбираться с ситуацией.

Не правы те, кто утверждает, что пищеварительный и умственный процессы мешают друг другу. Нам вот не мешали, мы ели с аппетитом, и еще каким!

Разбор устроили по классической схеме – сначала попытались определить основной мотив убийства. Просто так никто никого не убивает, во всяком случае, в детективных романах, а им мы верили даже больше, чем обещанию Суетилова выплатить командировочные вовремя.