— Этого раненого срочно помыть и в операционную.
Здесь я слышу знакомое слово «ампутация». Врачи же не знали, что у меня мама медик.
Я чувствую себя худо: лихорадит, накатывает забытье, но поднимаюсь на операционном столе:
— Отрезать ногу не дам! Куда я без ноги?!
От соседнего стола, где идет операция, на мой громкий голос обернулся высокий смуглый человек. Подошел, потыкал пальцем в ногу:
— Здесь больно? А здесь?
О чем-то тихо говорит с другими хирургами и спрашивает с кавказским акцентом:
— Сколько тебе лет, парень молодой?
— Восемнадцать…
— Будем спасать ногу. Боли не боишься? Узнаешь, что такое риванолевые турундочки. Маску. Хлороформ. Сам оперирую.
…Я просыпаюсь в большой, полной раненых палате. На соседней кровати пожилой кавказец, подняв вверх перевязанные культи ног, жалобно-весело выпевает:
— Ой ты, голубое озеро Рица! Ой ты, добрый госпиталь номер тридцать шесть восемьдесят два! Ой вы, мои ноженьки!..
Потом ребята объяснили: в окопах на перевале у озера этот боец-армянин отморозил ноги.
У меня сквозное пулевое ранение; пуля скользнула по кости и разорвала мягкие ткани. Рана запущена, но искусство главного хирурга военврача второго ранга доктора Гаибова да его профессиональная смелость и человеческая отзывчивость спасли мне ногу.
На перевязки я отправляюсь, как на пытки: через рану протягивают риванолевые турунды, и они из желто-зеленых становятся багровыми. Но я терплю, как обещал. Заживление идет быстро. Вскоре я уже хожу на костылях.
Из части письмо: «При штурме города Ардон геройской смертью погиб командир нашей роты политрук Т. Т. Дудаков».
Я разыскиваю доктора Гаибова и говорю ему, что очень прошу выписать меня: не могу лежать на белых простынях, когда на передовой умирают мои товарищи.
Он читает письмо, произносит:
— Хорошо, скоро поедешь в батальон выздоравливающих. На твоем месте и в твои годы, парень молодой, я сделал бы то же самое.
…Нет, не попал я в свою часть. Воевать пришлось в разных ротах, полках, дивизиях, армиях. Но свою роту, с которой шел в бой, свой полк не забыть мне никогда.
Как первую военную любовь, которую звали… Нет, об этом потом.
Парни у нас с Галиной Яковлевной на диво разные. Но если в них вглядеться, вдуматься в их поведение да принять поправки на время, не так уж отличаются дети от нас.
Не разыскал я за послевоенные годы одного человека. Откладывал, собирался писать на радио, красным следопытам, ехать к нему. Подумал: а если Алик, купив мотоцикл, усадит меня в коляску и повезет на Дон, в станицу Константиновскую, к дяде Коле?