Но на том месте, где лежал Петя, дымящаяся воронка. Спешу подальше уйти от страшного места.
— Комбата убило! — кричат в цепи.
Среди минных разрывов бежит кто-то в знакомой длинной шинели, на боку полевая сумка, в поднятой руке пистолет:
— Вперед, товарищи, только вперед!
И тут же падает. Это старший политрук Бирюков, военком батальона. Теперь по старшинству командование батальоном должен принять комроты — один политрук Дудаков. Нет сил подняться, и нет сил лежать. Начинает бить по ближнему пулемету сорокапятка. Он смолкает. Храбрая пушечка хлещет по немецким окопам. Решаю: досчитаю до десяти, отдышусь и — встану. Счет помогает: сила, которой я не подчинен, рвет с земли. Автомат на руке, пускаю очередь — в ней некоторые пули светящиеся — и бегу, не оглядываясь, кричу:
— За Родину!
— Ур-ра-а! — нестройно, хрипло раздается за мной. На бегу вытаскиваю из сумки гранату, зубами выдираю кольцо, швыряю. Взрывы — густо, сильно: это ребята забрасывают гранатами немецкие окопы. Из них выскакивают гитлеровцы, мы расстреливаем их в спины.
И тут ударяет палкой по ноге. Пробегаю несколько метров и падаю, перекувырнувшись. Будто чужой кто-то вскрикивает: «Ох, и меня…» Илья и Леня за руки втаскивают в опустевшую немецкую траншею. Сюда спрыгивает политрук Дудаков, кричит:
— Молодцы, ребята! Закрепляйтесь, стрелковые ячейки переделать для стрельбы в ту сторону.
— Вот замполит ранен, — говорит Коренец. Илья перевязывает меня. Политрук щупает ногу. Больно.
— Кость цела. Месяц в госпитале и заживет, — Он смотрит на часы. — Сейчас на вторую траншею гитлеровцев произведут огневой налет, затем ее проштурмуют «илы», а потом пойдут танки.
Штурмовики проносятся низко, рокоча эрэсами, под их прикрытием идут «тридцатьчетверки». Ребята торопятся за ними. Ротный жмет мне руку:
— Выздоравливай, Юра, сообщи номер госпиталя.
— До свидания, Трофим Терентьевич, желаю всем боевых успехов. Некстати как меня зацепило…
— Ничего, бывает хуже. Еще навоюешься, до Берлина далеко.
Уже после немецкой контратаки, лавируя среди разрывов, подъезжает на ротной повозке старшина Воробьев. Он довозит меня до ПМП — полкового медпункта, обнимает на прощанье. Нога уже не болит, точно одеревенела. Мне вводят противостолбнячную сыворотку и сажают в машину, которая везет нас на станцию.
Трое суток санитарный эшелон движется до Баку. Идущая перед нами санлетучка разбомблена «юнкерсами». Мы сутки ждем, пока приведут в порядок путь. В Баку санитарные автобусы доставляют нас в эвакогоспиталь.
В приемном покое врач, осмотрев мою ногу, распоряжается: