— Уже познакомился… да ненадолго, — вздохнув, сообщил Дмитрий.
— Где? Уж не в боярском ли доме? Не подруга ли она боярышни Анны? Подружилась красотка с уродиной!
Клинец вдруг остановился, схватил новгородца за грудки и, нахмурившись, проговорил сквозь зубы:
— Не смей дурного слова молвить о боярышне Анне! Слышишь? Никому не позволю ее порочить!
Шумило от недоумения на минуту потерял дар речи. Однако поссориться друзья не успели: их заметил вездесущий Юрята, который тут же подозвал Никифора и Гнездилу. Обступив купца, они смотрели на него, как на диковину, радуясь и изумляясь его неожиданному освобождению. Но на улице говорить было опасно, а потому все пятеро заспешили в укрытие. Обойдя застроенный хоромами знати Десятинный переулок, свернули в сторону Подола и почти бегом устремились к Гончарному концу.
Разговор возобновили, лишь оказавшись в стенах Вышатиной избы. Вопросы, предположения и советы посыпались наперебой. Один только новгородец отмалчивался, все еще немного обиженный странным выпадом друга.
Дмитрий не мог сказать правду о своем побеге, так как разглашение этой тайны поставило бы под удар боярышню Анну. И потому на все вопросы он ответил коротко:
— Помог мне бежать один очень добрый и благородный человек. Он же дал мне денег на дорогу. Больше ничего не могу вам сказать, лучше и не спрашивайте.
Конечно, имя боярышни Раменской кем-то было названо в разговоре. Но едва лишь смешки прозвучали при упоминании о ней, как Дмитрий тотчас вскинулся и, сердито сверкнув глазами, заявил:
— Боярышня Анна тут вовсе ни при чем. Она меня в мужья себе не требовала и в темницу не сажала. Да и вообще… она гораздо лучше, чем о ней думают. И скоро все это поймут.
Собеседники удивленно переглянулись, услышав такие слова, а Шумило с хмурым видом изрек:
— Клинец так боярышню защищает, что даже непонятно, почему он ее в жены не взял. Но я догадываюсь, откуда ветер дует. Наверное, подружка заступилась перед ним за Анну. А подружка у боярышни, должен вам сказать, лакомый кусочек…
Юрята и Гнездило захихикали, Никифор удивленно поднял брови и тоже не сдержал улыбку, а гончар Вышата нахмурился. Он был человеком строгого нрава и к тому же в глубине души хотел бы видеть приглянувшегося ему купца рядом со своей дочерью, а не с какой-то неизвестной красоткой. Конечно, Вышата понимал, что пока купец в опале, ему нельзя оставаться в Киеве и тем более обзаводиться семьей. Но кто знает, что будет после… Набожный гончар верил в справедливость провидения.
— Хватит уж вам шутки шутить, — проворчал он, вставая с места. — Ты, Юрята, и ты, Гнездило, ступайте лучше к дому боярина. Побродите там, послушайте, не хватились ли беглеца. А тебе, купец, и твоим друзьям надо хорошо подкрепиться перед дорогой. Орина, Надежда, несите еду.