Баранов оглядел берег. Вдоль гавани черными провалами обозначались ямы, тянулись к небу срубы подведенных под крышу изб, а главное, поднимаясь уступами, явно выказывали себя форты будущей крепостцы. Все это вместе отчетливо выдавало широко и крепко строимый город. Улицы даже обозначились, входные ворота, дорога к причалу. Нет, не зимовье это было с вросшей в землю кривой избенкой, не случайное поселение, поднятое абы только голову от непогоды спрятать, ни временное жилье, когда хозяева воткнут палку да навалят на нее шалаш, а сколько он простоит — о том и заботы ни у кого нет, но надолго, а может и навсегда строимый оплот российский на дальнем острову. Он откашлялся солидно, глянул на Киль — сея, сказал:
— Ты тоже прибодрись! Орлом, орлом выглядывай. Чего сутулишься? Ты за державу выступаешь. Понял? — и руку кверху вскинул, потряс ею, словно вздымая великое. — За державу!
Иннокентий Карташев, услышав слова о державе, озабоченно спросил:
— Александр Андреевич, а может, еще раз, — и показал дымящим фитилем на пушку, — для острастки?
— Не балуй, — серьезно ответил Баранов.
Шлюпка подходила к берегу, и уже можно было
разглядеть, что на кормовой банке сидят двое в мундирах. Под лучами солнца на одном из сидящих вспыхнули слепящими искрами раззолоченные пуговицы мундира.
— Капитан небось, — предположил Кильсей.
Шлюпка ткнулась в берег. Из нее ловко выскочили
два матроса, подтянули повыше на гальку. Затем полез через борт тот, кого Кильсей принял за капитана. За ним торопился второй. Баранов чуть тронулся с места и остановился.
Двое на берегу огляделись и пошагали прямо к управителю.
Вперед выступил второй, державшийся в шаге за плечом капитана (Кильсей оказался прав, форсун с золочеными пуговицами и в шляпе с яркими перьями оказался–таки капитаном).
— Мы счастливы приветствовать, — сказал он по–русски, с каким–то странным акцентом, — российских людей. Я серб, служу на испанском судне. Вы понимаете мой язык?
— И мы приветствуем испанских мореходов, — ответил на то Баранов, — а язык твой изряден. Понять можно. — Кивнул приветливо сербу.
Тот радостно заулыбался. Капитан же внимательно и настороженно оглядывал берег, и широкие брови его удивленно ползли кверху. Наконец он повернулся к толмачу и быстро сказал несколько фраз. Серб перевел:
— Русские широко строятся, не думают ли они заложить здесь город? Сей край суров и для жительства непригоден.
— Почему же, — ответил Баранов, — непригоден для жительства? Мы и рожь, и овощи на Кадьяке выращиваем. Урожаи, не в пример другим землям, здесь весьма хороши.