Хозяин с пониманием закивал:
— Да, да. Извольте. Как же‑с.
Водочку подали крючку на серебряном блюде, потому как чувствовалось: гость солидный.
Судейский хозяина милостиво отпустил, покивав благосклонно головкой, и водочку выпил. Посидел задумчиво, пожевал губами, глянул в потолок и обратил лицо к половому. Тот гнулся у стола с преданностью. Известно: в кабаке каков гость — таково и обращение.
— А скажи–ка мне, — спросил крючок, — кто тот человек у окна? — и пальчиком осторожненько из–за графина указал.
— Старший приказчик купца Лебедева — Ласточкина, ваша честь, — шаркнул ножкой половой, улыбаясь от сердца.
— Так, — протянул крючок и еще выкушал рюмку. Заметно было, что водочка ему понравилась. По лицу разлилось удовлетворение. Горячее под кожей заиграло. — Так, — в другой раз протянул он, отпробовал холодной осетринки и сказал половому: — Пойди, выскажи этому господину мое почтение и передай, что судейский чиновник из Иркутска со всем уважением просит преломить с ним хлеб, что бог в дороге посылает. — Переспросил строго: — Понял? — И положил в ладонь половому бумажку. — Ласково, — сказал, — передай мои слова. Ласково. — Взглянул значительно.
Половой заскользил по полу, как по льду. Вроде бы и не шел человек, но катился: и ровно, и мягко, и поспешая вместе с тем. Вот как, оказывается, умельцы могут с радужной бумажкой в руке. Только звук некий раздался: с–с–с… И молодец — тут стоял, а глядишь, и далеко. И главное — точно там, куда и был послан.
Судейский разглядывал в рюмочке хрустальный напиток, изморозью одевавший стекло, когда подошел к столу старший приказчик Лебедева — Ласточкина.
— Ах и ах! — воскликнул крючок, привставая. — Наслышаны, наслышаны… Из столицы, из столицы к нам пожаловали… Прошу… Прошу…
От восторга глаза у него разбежались в разные стороны, вновь сошлись, опять разбежались, и чувствовалось, лишь с огромным усилием устремил он их на нового знакомца. Рад был очень.
Дальше все пошло так, как и задумал крючок.
— Ах столица, столица, — пел судейский, — и что за люди столичный народ, — губы сложил сладко. И дабы характер лебедевского приказчика вызнать, как дятел в гнилую сосну, стукнул потихоньку, на пробу, в больное для многих честолюбие. — Молодцы, — пропел, — молодцы… — Чуть–чуть стукнул: ан зашуршит под корой червячок? Почувствовал: теплом потянуло. — Столица, столица, — поднажал крючок, — всей России голова. — И затих, прислушался вновь. Да все подливал и подливал из графина.
У нового знакомца на лице некое довольное движение появилось. Тут уж, не сдерживая голоса, крючок защебетал: