— Много позже стало известно, — вступил в разговор Бочаров, — что их убили индейцы. На острове обитало воинственное племя, и их вождь, надев медвежью шкуру, вышел к морякам. Потоптавшись у них на виду, медведь пошел к лесу. Моряки, надеясь пополнить провиантский запас свежей медвежатиной, поспешили за ним. Но медведь уходил все дальше и дальше, пока не завел моряков в дебри, где их всех убили. Тела убитых индейцы спрятали. Следы скрыли.
— Да, — сказал Потап Зайков, — узнали о том от других племен. Так погибли первые русские на американской земле. А Витус Беринг дошел до Кадьяка, открыл купу Шумагинских островов. Прошел вдоль гряды Алеутских островов между Новым Светом и Камчаткой. Но из плаванья не вернулся. Погиб.
— Ну, коли такой разговор у нас, — сказал Бочаров, — пришло время вспомнить иркутского купца Биче — вина. Он послал к Новому Свету промысловый корабль, и его ватажники первыми после капитана Чирикова ступили на матерую землю Америки, охотились там на бобров и котиков. Бичевинский же бот «Гавриил» был на Алеутских островах, а позже мореходы его были на Шумагинских островах. Пришли они с богатой пушниной, и Бичевин Тихвинскую церковь в Иркутске поставил, но по навету, как и Гвоздев, в застенок попал, да там и жизнь окончил.
Зайков карту ладонью разгладил. Сказал:
— Да здесь, что ни штришок, — жизнь человеческая. За каждую черточку — людьми плачено. Да еще какими людьми. Степан Глотов, что эту карту рисовал, тоже на островах лег. А какой был мореход! На утлом боте «Иулиан» первый пришел к Лисьим островам. На Умнаке был, на Унолашке, где мы зимуем. В походе царевых капитанов Криницына и Левашова был, да тогда же и погиб от цинги. Э–э–э, — со вздохом протянул Потап, — что говорить, карта эта не тушью, но кровью рисована.
Зайков загнул руку за спину и прижал поясницу. Не сдержался, больно остро резануло. По лицу, ломая болезненно губы, промелькнула мучительная гримаса.
— Что с тобой, Потап? — озабоченно вскинул на него глаза Бочаров.
— Ничего, — ответил тот, растирая поясницу. И в другой раз сказал: — Пустое, — не зная, а может быть предчувствуя уже, что эта болячка уложит его здесь, на Унолашке, в землю. Но скорее всего, перемогая боль, не хотел Потап Зайков тревожить своею хворью ватагу, видел, что трудное для нее впереди.
Баранов поднялся, походил, пригибая голову под низким потолком, сел к очагу. Все, что услышал, и поразило и восхитило его. «Какие люди, — подумал, — какие сильные люди». И, не глядя на Зайкова, решил: «И он вот из этих же. Нет, не пустяком обошлась для него охота. А рисковал–то, рисковал из–за нас».