Только после этого он усвоил привычку переворачивать утром сапоги и как следует трясти перед тем, как надеть. Ощущение от укуса напоминало укол раскаленной иглы, и он пришелся в свод стопы. Джонатан скинул сапог и увидел, как полураздавленное насекомое заковыляло прочь. Оно было желтовато-коричневого цвета, длиной примерно с его большой палец. Джонатан исследовал место укуса, но сначала и смотреть-то там было не на что – маленькая ранка, из которой сочилась прозрачная жидкость. Вокруг ранки кожа побелела, а на некотором расстоянии от нее покрылась красными пятнами. Боль от укуса скоро стала утихать, стала несильной, ноющей. Джонатан промыл ступню холодной водой, снова натянул сапог и постарался забыть о случившемся.
Дело шло к сражению. Они стояли рядом с деревней Вимейру[69], а французы наступали. Кровь Джонатана закипала при мысли, что ему предстоит испытать себя в настоящей схватке с врагом. Он был возбужден, напуган, и ему не терпелось проверить свои способности командира. Однако в последующие два дня ему трудно было думать о чем-либо, кроме боли в ноге. Если бы он служил в пехоте и у него не было Сулеймана, он не смог бы участвовать в битве. Его бы оставили в тылу, а командование ротой передали кому-то другому. В конце второго дня он спал не разуваясь. Джонатан не сомневался, что если он снимет левый сапог, то уже никогда не сможет надеть его снова. Голова раскалывалась и кружилась, невероятная слабость едва не валила с ног. Больная ступня казалась такой горячей, что он стал опасаться, не загорится ли от нее носок. Она выглядела огромной, тяжелой, и с ней явно происходило нечто ужасное. Сапог он не снимал еще и по той причине, что страшился взглянуть на свою рану.
Потом была жаркая и яростная битва при Вимейру, и Джонатан узнал наконец, каков он в бою. Он проявил себя хорошим командиром, внешне спокойным, хотя внутренне содрогался от ужаса. Британцы одержали победу, а разбитые французы отступили, хотя потери оказались тяжелыми с обеих сторон. Уэлсли[70] и несколько других старших офицеров собирались преследовать врага и гнать его до самого Лисабона, но остальные их не поддержали: французам позволили забрать раненых и беспрепятственно отступить. Более того, им даже предложили воспользоваться английскими судами, чтобы покинуть Португалию, – принявшие это решение генералы были вызваны в Англию, чтобы дать там соответствующие объяснения[71]. На дымящемся и устланном телами поле боя французские и британские солдаты приветствовали друг друга, когда бродили по нему, разыскивая раненых, которых еще можно спасти. Они смеялись, обмениваясь шутками и щепотками табака. Потрясенный и измученный Джонатан наблюдал за ними со все возрастающим чувством нереальности происходящего, ибо, если между этими людьми отсутствовала ненависть, то как они могли друг друга убивать? Почему они это делали? Он был сбит с толку и чувствовал, что неспособность понять происходящее отделяет его от товарищей. Впервые ему выпал случай по-настоящему ощутить вкус битвы, и после нее он оказался онемевшим, растерянным и напуганным.