Мертон палкой отогнал от корыта ту свинью, которую предполагалось заколоть; она дико озиралась и визжала в углу, а остальные уже прикончили еду и поглядывали, нет ли еще. Казалось, для нее все вдруг померкло. В то время как остальные были вполне счастливы тем, что их не выделили в эту одиночку смертника, намеченная жертва ходила по свинарнику, опустив пятачок в землю, часто и нервно пофыркивая. Ее серо-стальные заплывшие глазки смотрели прямо перед собой, на загородку, о которую оперлись Мертон и Брайн. Затем она опять вернулась к корыту, все еще не веря, что ее обделили, надеясь, что ей только померещилось, будто ее отогнали для какой-то непонятной цели. Она все бродила, то и дело подходя к корыту и не переставая громко визжать от страха.
Приехал мясник, человек лет сорока, приземистый, с коричневым сморщенным лицом и седыми усами. На нем была плоская засаленная кепка. Остановившись у двери в кухню, он закурил сигарету. Через раму его велосипеда был перекинут небольшой мешок, в нем он держал ножи и фартук.
— Особо торопиться некуда, — сказал Мертон. — Сперва чайку попьем.
Брайн пошел за ними в кухню.
— Дедушка, можно я буду смотреть?
— Ну что ж, смотри.
Бабушка это услыхала.
— Не надо, не пускай его, нехорошо это. Вырастешь, достаточно на кровь наглядишься.
— Ничего с ним не станется, — сказал Мертон.
Но Мэри не хотелось, чтобы Брайн видел. Ему потом будут сниться страшные сны, уверяла она, и Мертон согласился: может, что и приснится. Мэри предпочла бы, чтобы свиней закалывали на бойне, а не дома, ее пробирала дрожь, когда она слышала предсмертный поросячий визг. Поэтому она оставалась в гостиной и белела как мел, когда наносили смертельный удар. Она просто не могла не дрожать от жалости.
— Бедняжка, — бормотала она, — бедняжка…
На большой стол во дворе поставили широкую жестяную лохань. Перси разобрал ножи и сказал Брайну, чтобы тот потуже завязал ему тесемки фартука.
Из свинарника непрерывно неслись хрюканье и визг, будто свиньи каким-то образом учуяли кровь, уже смытую с ножа мясника. Из котла в прачечной натаскали несколько ведер кипящей воды и наполнили ею лохань на две трети.
— Если на эту будет много заказов, в следующем месяце заколю еще одну.
В этом году мяса требовалось больше, снова начинался спрос на рабочие руки.
— Вы знаете, где меня сыскать, — сказал Перси. В лохань опрокинули последний столб пара.
— Я не обижу, — пообещал Мертон. — Для тебя хороший кусок найдется.
В курятнике было необычайно тихо. И даже собаки и кошки все куда-то исчезли — позже, когда начинали резать тушу, они обычно возвращались за подачками.