– Яне хотел Вас обидеть, извините меня, – пробормотал было спрашивавший, но его оттёрли от стола, и он быстро ретировался. А Леонардо даже не заметил этого. Подумав немного, Да Винчи продолжал: – Понимаете, друзья мои, всё, что я достиг, это благодаря наблюдениям за природой. Ведь в каждом живом существе великое таинство, и если проследить за ним, многие чудеса для себя можно открыть. Жаль… Жаль, что нам так мало отпущено жизни… Вот мне уже почти пятьдесят, а что я успел сделать?
– Не верю своим ушам! – вступил в разговор Филиппино. – И это говорит создатель Коня и Тайной Вечери! Уж не напрашиваешься ли ты на комплименты?
– Липпи! Как я рад тебя видеть. Я уже выпил кувшин вина, а тебя всё нет. Где ты был, старина?
– Дела, всё дела. Всех гостей надо было усадить, распоряжения отдать. Кстати, тебе ничего не нужно? Ты ведь не ешь мясного?
– Не беспокойся, дружище, я сыт, всё хорошо. А Микеланджело придёт?
– Должен был. Я уже видел его подмастерье, Пьеро Арджиенто, где-то здесь, совсем недавно.
– Я слышал, что Буонарроти получил наконец свой долгожданный заказ. Я рад за него.
– Жаль, что ты сам не согласился сделать скульптуру, – сказал Липпи.
– Уволь, нет, нет, только не это. Они меня, правда, долго уговаривали. Но скульптура – это не по мне. Посудите сами – сколь разительно отличается жизнь скульптора и художника. Скульптор трудится изо всех сил, прикладывает всю свою мощь в правильные удары, вокруг него всегда туман каменной пыли, он сам весь буквально облеплен мраморной крошкой и вечно наедине с собой, ведь ни один здравомыслящий человек не выдержит этого бесконечного стука целый день напролёт. То ли дело художник. Он одет в красивые удобные одежды, в комнате его полно света и благоухания, он окружён яркими красками, и великолепные женщины позируют ему. Он может проводить своё время, рисуя картину, в благостной беседе с друзьями и под звуки приятных мелодий. Жизнь художника спокойна и чиста, в отличие от бедного, наполовину оглохшего от собственного орудия производства скульптора, – закончил свою мысль Леонардо, и все вокруг дружно захлопали в знак одобрения.
Равиль, однако, услышал за спиной какой-то сдавленный стон и скрип зубов. Он оглянулся – за соседним столом незамеченный толпой сидел Микеланджело. Скульптор весь побагровел от гнева, и крутые желваки ходили под его впалыми щеками. Несмотря на то, что он был чисто одет после купания, его ремесло выдавала мраморная крошка, навсегда въевшаяся в волосы и бороду, делая их из чёрных блёкло-серыми. Сознание того, что в чём-то художник прав, приводило скульптора в бешенство, и он едва сдерживал себя, чтобы не вспылить. А за столом Леонардо разговор продолжался так же непринуждённо и весело.