На вокзале меня повели, как арестованную… Привели в ярко освещенную комнату. Он опять развернул мою бумажку и спросил:
— Ну, давно из лагеря?
— Я не была в лагере.
Он проговорил:
— Ну, ну, ты кому-нибудь другому заливай, статья-то тридцать восьмая за что?
— Я финка… У нас у всех эта статья и такие паспорта, мне шестнадцать лет…
Он внимательно посмотрел на меня и крикнул:
— Документ надо лучше содержать. Можешь идти!
В том году была поздняя весна, но тепло наступило внезапно, снег быстро таял, затопило дороги. Тетя телеграммой вызвала меня на почту, на переговорный пункт. Она сказала, что выслала мне деньги на следующую неделю по почте, чтобы я домой не приезжала — в туфлях от станции не добраться. Я осталась в Вильянди на выходные.
В воскресенье я проснулась от сильного толчка, видимо, Лида пошатнулась, пробираясь по узкому проходу на одной ноге. Она включила свет и тяжело опустилась на кровать. Резко запахло лекарством. Лида с легким присвистом втягивала в себя воздух и выпускала его с тяжелым вздохом «а-а-й». Я открыла глаза: красный, шелушащийся обрубок ее ноги с нарывами был разбинтован. Она отлепляла тампоны от нарывов, заметила, что я не сплю, и прошептала по-фински:
— Мне на операцию придется лечь, надо кость укоротить — протез не подходит, нас скоро выселять будут, надо успеть…
Я отвернулась, хотелось еще поспать, но Лида продолжала:
— Мы же все из ссылки удрали, паспорта-то у нас со статьей, чтобы жили, где нам приказано, — говорила она так, будто мы сами виноваты в том, что бежали из ссылки.
Она часто так говорит, будто пугает и радуется, что теперь нам будет еще хуже.
В понедельник я вбежала в класс со звонком. Вошла Эльфрида Яковлевна, открыла журнал, вызвала к доске Вовку Кукеля, продиктовала ему:
Словно как мать над сыновней могилой,
Стонет кулик над пустыней унылой.
— Скажите, что это за предложение, разберите его по частям речи, — потом она подошла к Сюлви Суйкканен: — Что случилось?
Сюлви закрыла лицо руками, всхлипнула и легла грудью на парту, ее плечи вздрагивали. Валя Сидорова, сидевшая на передней парте, прошептала Эльфриде:
— Финнов выселяют.
Эльфрида отошла обратно к своему столу, сказала Кукелю:
— Ну?
Он начал разбирать предложение, но Эльфрида смотрела в окно и, казалось, она Вовку не слышит. Когда он закончил, она подошла к Сюлви:
— Может, вам лучше пойти домой?
Сюлви ушла. Я больше ничего не слышала. Вначале я старалась не заплакать, а потом подумала, что, наоборот, надо, чтобы все видели, — это ужасно, что только потому, что мы финны, нас можно так взять и выгнать.