Эти слова словно ударили Като по лицу. Она долго не могла уснуть в тот вечер, — впрочем, ей было не привыкать к бессоннице.
«Дюла не убивал его! — в отчаянии оправдывалась она перед незримым обвинителем. — Ваша пуля сразила его в первый же день».
«Но останься он жив, он бы выстрелил!» — сурово возражал ей отец Ниночки. Като смотрела на мужчин, стоящих друг против друга, и вдруг поймала себя на том, что не может с прежней отчетливостью представить лицо мужа, время стерло его черты… А другой? Она только видела, что у него Ниночкины глаза. Нет, Дюла не мог стрелять в него. Она в этом уверена. Но права ли она, кто знает?
… — Так когда возвращается Дюла? — снова настойчиво спросил Миклош.
— Я вижу, тебя волнует судьба моего сына. Что ж, спасибо! — Голос ее смягчился и потеплел.
— Эх, Като, ты прекрасно понимаешь меня.
— Я с радостью поговорю о сыне. С кем же, как не с тобой, говорить мне о нем! Но до сих пор, едва мы начинали этот разговор, как тут же ссорились…
— Да, не о Дюле хочу говорить, а о тебе! О тебе, понимаешь!
— Тогда спасибо, что ты заботишься обо мне.
Като посмотрела на него долгим внимательным взглядом.
Миклош ничего не понимал. Он пришел к ней в полной уверенности, что Като до сих пор сердится. Она так кипятилась в тот вечер. А сегодня тает, как масло. И этот взгляд… Нет, сегодня Като не обманет его ожиданий.
— Помнишь, дорогая, — ласково начал он, — ты не раз говорила мне, что, когда остаешься одна, тебе даже не хочется себе обед разогреть. А чисто прибранная комната только подчеркивает твое одиночество…
— Да, ты прав! — прервала его Като. — Хватит одиночества!
Высокие нотки в ее голосе звучали вызывающе.
Миклош растерялся: она сама заговорила о замужестве!
— Я тоже так думаю! — радостно подхватил он. Но радость эта казалась фальшивой.
А Като вдруг заторопилась:
— Пора перекусить немного. Посиди тут. Когда будет готово, я позову! — и вышла на кухню.
Миклош остался один. Кажется, все идет прекрасно, только бы не прозевать!
Когда он пришел сюда полтора года назад, Дюла уже был в армии, и Миклош пожалел, что не явился раньше. Увидев после долгой разлуки Като, он был поражен, и это ощущение не покидало его весь вечер. Его встретила статная, полная, красивая женщина. Да, это уже не молодость, это была зрелость, но Миклошу казалось, что Като никогда не была так хороша.
— Иди сюда, Миклош, — послышался из кухни голос Като.
«Сегодня надо все решить. Непременно. И прежде всего насчет сына», — думал он, входя на кухню.
Но серьезный разговор не клеился. Като шутила, что волосы на голове у него можно по пальцам пересчитать, спрашивала, отчего так изменилось его лицо — уж не сделал ли он пластическую операцию? Потом подошла и погладила его по щеке. И в этом жесте было что-то новое, чего он раньше не замечал.