— Если бы самоубийство не было преступлением, — сказала я ей, бросая на нее в одном взгляде все презрение и все отвращение, которое она мне внушала, — поверьте, что вы не видели бы меня больше на ваших глазах. И я почти уверена, что вы меня когда нибудь принудите к этому прибегнуть; тогда трепещите за покой всей вашей жизни — злые не могут им наслаждаться!
Я собрала все свои силы, чтобы сказать ей эту фразу, и опустилась на стул, обессиленная этой мукой, — и оставалась так несколько минут почти без сознания. Тетка оставалась так же безмолвной и как будто пораженная новой мыслью, — но вскоре способность речи к ней вернулась, и целый поток бранных, позорных, ужасных слов полился из ее уст. Я плакала, ничего не говоря. После часа безудержных речей, она оставила комнату, хлопнув дверью так, что весь дом затрясся.
Потом мне было приказано одеться, и всю разряженную[180], но с растерзанным сердцем и красными глазами, меня потащили к г-же Пашковой. — Я провела там очень грустный день. О, как я несчастна! — и, несомненно, будущее готовит мне еще большие неприятности, чем те, которые я пережила.
12-е июля.
Это последний день, что я провожу здесь. Милая Сашенька, любезный Алексис[181], я унесу в глубине сердца моего чудные воспоминания, и сохраню навсегда признательность за вашу дружбу, ваше участие. — Если бы, прежде, чем умереть, знать, что вы счастливы оба! — я не стала бы больше надоедать небу своими мольбами. Мне нечего более просить для себя; — моя жизнь уже на склоне. Все, что я буду писать отныне, я посвящу вам, милые друзья моего сердца! Я хочу, чтобы вы меня узнали лучше, чем я известна другим — и таким способом жить дольше в вашем воспоминании. Вы меня любили и, может быть, будете сожалеть обо мне.
Сегодня утром мне принесли мой альбом от Алексиса, который непременно хотел внести в него свое имя. Я покраснела, читая страстные слова, которые он мне написал. — Я остереглась, конечно, показать их моим аргусам. Иначе обстояло по отношению к достойной г-же Дешлер, от которой не ускользнули мой румянец и смущение, и которая угадала, в чем дело.
Мы еще говорили об этом, когда вошел г. Л[опухин], чтобы попрощаться с нами. Он сам также собирался уезжать и должен был опередить нас всего на 2 часа. — Если бы добрый гений соединил нас в дороге!
Он оставался около часу. — Когда наступил последний момент, я отошла несколько в сторону, чтобы нельзя было слышать того, что нам надобно было сказать друг другу. Я дала ему записку к моему ангелу Сашеньке и пригласила его опять посетить нас в Петербурге.