Твои новости об аресте видных армян в Константинополе тревожат меня, но мне известно, что городские армяне стали очень политизированными в последние годы. Это восстание в Ване не способствует решению вопроса, а демонстрация солидарности с Империей могла бы улучшить ситуацию. Я не могу не думать о том, что могут просто обвинить армян во всех грехах, особенно сейчас, когда ради победы делается все возможное.
Собственно, вот я и подошел к главной причине, побудившей меня написать это письмо. Мислав Акинян, старый фермер и коренной житель деревни, был недавно арестован и помещен в тюрьму Трапезунда. Жандармы обыскали его ферму и обнаружили винтовки и комплекты амуниции. Измена, безусловно, – серьезное обвинение, но он меньше всего похож на повстанца. Его сын молод, и кто знает, во что он может быть вовлечен. Но старик просто на такое не способен. Уполномоченные органы отказываются сообщить, что они намерены с ним делать, и у меня такое впечатление, что вали знает больше, чем говорит.
Нет надежды, что жандармы его выпустят, и я решил обратиться к тебе, вдруг ты сможешь что-то предпринять? Любое заступничество будет высоко оценено его родными, которые сильно обеспокоены.
Конечно же, Хетти и я также будем тебе очень благодарны за твою доброту и помощь в этой ситуации, как и во многих других.
Опять возвращаясь к вопросу нашей безопасности, хочу подчеркнуть, что я очень ценю твою заботу, но, если Америка все-таки присоединится к союзникам, если это все же произойдет, не может быть и речи о том, чтобы мы покинули пределы Империи. Ты же понимаешь, Генри, как много здесь поставлено на карту. Я благодарен за то, что ты постоянно информируешь нас о происходящих переменах, но мы с Хэтти решили пока переждать. В любом случае я уверен: если Америка вмешается, война закончится быстро.
Я надеюсь, Генри, причина следующего моего письма будет куда более приятной.
Пожалуйста, передай Жозефине и детям наилучшие пожелания.
Искренне твой,
Чарльз Стюарт
Когда Ануш в утреннем свете спустилась с чердака, весь дом еще спал. Скрипели и ворчали старые балки над головой, а внизу было тихо и спокойно. Пройдя на цыпочках мимо бабушки, она посмотрела на дверь Хандут. Та была плотно закрыта.
Ануш вышла в сад, а потом на узкую улочку, ведущую к окраине деревни. Удаляясь от селения, девушка прошла через лес по направлению к пляжу.
На полях и изгибе тропы туман уже растаял. Солнечные лучи сверкали на волнах, казалось, еще спящего моря. Ануш почувствовала, что солнце нагрело волосы под косынкой, и подставила ему лицо. Было самое дивное время дня, когда жара еще не приглушила пения птиц и полуденное марево не стерло четкую линию темно-зеленых сосен.