***
Это было на исходе весны. Они второй день пробирались по лесу — лучники Лагда совсем недавно видели здесь забредшего виверна с детенышем. Моав захотела посмотреть на дракона, и безотказный Кравой, как всегда, вызвался ее сопровождать.
Несмотря на то что они продвигались почти бесшумно, осторожный зверь, похоже, чуял их и отступал все глубже в лес, оберегая малыша. Весь день солнечный эльф и маленькая веллара безуспешно прочесывали заросли в надежде найти хоть какие-то следы пребывания этой пары, но все тщетно. К вечеру они смертельно устали; разведя костер и наспех поужинав, они улеглись у догорающего костра на теплый плащ Кравоя, не в силах пошевелиться от усталости, и тут же заснули.
К утру похолодало — майская ночь еще не совсем сбросила стылое дыхание зимы. Дрожа от предрассветной прохлады, юная эльфа во сне зябко куталась в свой край плаща. В попытке согреться она прижалась к теплому боку Кравоя; тот вздрогнул и открыл глаза… Он с сонным удивлением смотрел на лежащую рядом Моав — разбуженная резким движением, она тоже не спала. Взгляды их встретились, окатив друг друга волной изумления. Сколько раз во время таких вылазок они спали под одним плащом, согревая друг друга — теперь же молодой краантль словно впервые смотрел в прозрачные синие глаза эллари, и сердце его все еще бешено колотилось от ее прикосновения. Новый, неведомый ему взгляд женщины, неожиданно проснувшейся в маленькой эльфе, бесконечно смущал Кравоя, очаровывал, манил, пробуждая чувства, которым он даже не мог придумать названия.
«Любишь ли?» — спрашивал этот синий взгляд, «Люблю, люблю!» — страстно отвечали темные глаза солнечного эльфа. Сколько лет потом преследовал Кравоя этот говорящий взор, сколько раз готовы были сорваться с уст несказанные слова! Но тогда… Повернувшись к Моав, он коснулся пальцами еще по-детски пухлых губ, нерешительно пощупал упавшую на лицо белую прядь, затем положил руку на затылок эльфы, погрузив концы пальцев в мягкие волосы — и как он раньше не замечал этого сладкого пьянящего запаха! Тонкое девичье тело доверчиво потянулось к нему, мягкие губы раскрылись для поцелуя. Горячая рука Кравоя скользнула под холодный шелк сорочки, осторожно легла на тонкую спину, он привстал на локте и прижался к маленькой велларе, готовый разрушить последнюю преграду, разделяющую их. Навеки привязать ее к себе, только к себе, заточить в свою любовь, как в крепость…
Их лица были совсем близко — всего один вздох, один удар сердца еще разделял их губы. Но сердце Кравоя замерло в нерешительности — чистота юной эльфы, закованной в свою невинность, как в стальную броню, останавливала его, подобно невидимой стене. Его рука застыла на спине Моав — затаив дыхание, он не смел более коснуться ее тела, ставшего вдруг священным и неприступным. Молящие глаза эльфы горели, требуя его нежности, несбывшиеся поцелуи таяли на приоткрытых губах, но Кравой чувствовал, что время ее любви еще не наступило. Знал, что пройдет еще несколько зим, прежде чем сердце маленькой эллари окончательно раскроется для кейны, а тело — для жарких мужских ласк… Он отнял руку и тихо лег рядом с ней, рассматривая эту новую Моав, тайную и страстную, замкнутую в своем целомудрии до назначенного часа, и лежал так до самого рассвета, а она смотрела на него…