Мог растопить сердечный лед.
Его несло. Она внимала.
Руки из рук не отнимала.
И, кажется, не понимала,
Кто перед ней. И поняла.
И вдруг за шею обняла
И в лоб его поцеловала.
Он к ней подался. К ней прильнул.
Лицом уткнулся ей в колени.
И, как хмельной, в одно мгновенье
Уснул… Как так?.. Да так – уснул.
Вояка, балагур, гусар
Спал от усталости, от водки,
От теплоты, от женских чар.
И его руки были кротки.
Лежал, лицо в колени пряча,
Худой, беспомощный – до плача.
Подумала: куда в метель?
И отвела его в постель.
В зале стояла тишина. Артюхова декламировала негромко и так проникновенно, что верилось в каждое слово.
Я постарел, а ты все та же.
И ты в любом моем пейзаже —
Свет неба или свет воды.
И нет тебя, и всюду ты.
«И нет тебя, и всюду ты», – мысленно повторила Дайнека, и эти слова отозвались в ней, как предчувствие любви или отголосок той, давней, которая случилась в ее жизни.
Артюхова закончила читать. Кто-то, сидящий позади Дайнеки, воскликнул:
– Браво!
После чего все захлопали.
– Спасибо! – сказал в микрофон режиссер Кожушкин. – Это было прекрасно.
Так же спокойно, как появилась, Артюхова ушла со сцены. После долгой паузы с Дайнекой вдруг заговорил Бирюков:
– Попробуйте как-нибудь прочесть это стихотворение вслух… Нет, вы попробуйте! И вы увидите, скорее, почувствуете, что и половины из того, что сказала она, вы не скажете. А ведь текст тот же, и автор один. Ну вот что это?
– Искусство, – произнесла Дайнека. – Лучший утешитель в старости.
– Вы помните тот разговор? – улыбнулся Виталий Самойлович.
– Помню. Еще мы говорили про еду и религию.
– Да, это так… – Бирюков надолго задумался.
На сцену вышли две полные женщины и встали рядом, как будто собираясь о чем-то поговорить.
– Васильева! – неприязненно прокомментировал Бирюков.
– Та самая? – заинтересовалась Дайнека. – Мне о ней говорили.
– О ней невозможно молчать.
– Которая из двух?
– Та, что слева, с ржавыми волосами.
Помимо ржавых волос у Васильевой был яркий макияж и полупрозрачная кофта, обтягивающая объемный бюст и круглый живот. В руках она держала большой театральный веер. Но не такой, каким обмахиваются в ложах старые дамы, а такой, с каким прохаживается по сцене веселая вдова из оперетты Легара.
– Что будем исполнять, Эльвира Самсоновна? – смиренно поинтересовался Кожушкин.
Васильева томно ответила:
– Дуэт Лизы и Полины «Уж вечер…» из оперы Чайковского «Пиковая дама».
Вторая исполнительница чуть отступила и негромко прокашлялась.
– Что такое? – осведомилась Васильева и, когда, прокашлявшись, ее партнерша вернулась на место, бросила через плечо аккомпаниаторше: – Начинайте.