— Мне пора возвращаться, ваша светлость, — устало сказала она.
— Я не отпущу тебя. Отныне ты будешь жить во дворце, — полушутливо ответил Урбино.
— Мне пора возвращаться, ваша светлость, — повторила Виола. — Удерживая меня силой, вы не добьетесь моей благосклонности.
— Странное создание. Ты была служанкой в трактире, а сейчас отказываешься остаться во дворце, — покачал головой Урбино.
Виола пожала плечами.
— И тогда и сейчас я была вольна уйти, если пожелаю.
Урбино внимательно смотрел на нее, и Виоле показалось, что она видит напряженный ход его мыслей, его попыток понять.
— Что ж, иди, — наконец, сказал он. — Но, думаю, ты еще пожалеешь об этом, — добавил граф, принимая горделивый вид.
— Благодарю вас, ваша светлость, — ответила Виола, встав из–за стола и отвесив Урбино поклон.
Оказавшись в коридоре, Виоле наугад двинулась к выходу и, проплутав некоторое время, выбралась во двор. Но ворота дворца, как и городские ворота, оказались уже заперты и, памятуя о прошлом опыте общения с графской стражей, Виола не рискнула постучать и попросить открыть. Она вернулась во дворец и, найдя свободный и достаточно темный угол, устроилась на ночлег, чтобы, едва рассветет, выскользнуть за ворота.
От беспокойной дремоты ее разбудила утренняя суета челяди и с первой же группой прислужников она покинула замок, направившись к берегу реки.
Лачуга была пуста. Не вернулся. Виола не знала радоваться или тревожится. Она успела до возвращения нищего, но его не было уже седьмой день. Что делать, она не знала.
Постояв немного посреди лачуги, Виола механически подхватила котелок и направилась к реке. Она принесла воды и лишь потом заметила, что закончился хворост.
В этот момент у двери раздались знакомый кашель и стук деревяшки. Виола, выпрямившись, замерла, не уверенная, что ей не почудилось. Но, нет, не почудилось. Нищий, пристально глядя на нее, тяжело переступил порог.
Виола вдруг поняла, что с того времени, как он ушел, только теперь впервые вздохнула с облегчением. Он подошел к ней. Виола прижалась лбом к безрукавке на его плече, чувствуя, как сильные руки обнимают ее. В этом не было страсти, только тепло, но такое простое тепло человеческой близости Виоле раньше было не ведомо. К сильным мира сего прикасаться, как к равным, могут только равные, но, как правило, они как раз такой потребности не испытывают. В эти мгновения, Виола ни о чем не думала, ей было просто хорошо. Она чувствовала, как его рука гладит ее по голове, чувствовала, что страшно устала от душевного напряжения и, наконец, может расслабиться.