В последующие дни до, после и во время сеансов, Виола чувствовала, как взгляд Маттео (так его звали) становится все более выразительным — не просто взглядом живописца, переносящего на холст то, что видит, но все больше взглядом заинтересованного мужчины. Это негласное напряжение между ними, волновало и смущало Виолу.
— Завтра можно закончить пораньше и подняться ко мне, — сказал ей однажды Маттео, вытирая кисти после работы.
— Я замужем, — ответила Виола, внутренне испугавшись собственного быстрее забившегося сердца.
— Но ты хочешь этого так же, как и я, — немало не смутившись, сказал Маттео.
— Нет, — ответила Виола. — Это грех.
— Грех — не хранить верность в любви. Но к чему соблюдать пустые обеты?
— Что ты имеешь в виду? — спросила Виола.
— Такие вещи сразу бросаются в глаза. Вы с мужем почти не смотрите друг на друга, не прикасаетесь друг к другу. Влюбленные так себя не ведут. Так зачем тебе хранить ему верность?
— Затем, что он хороший человек, — ответила Виола, не найдя аргумента лучше.
Она торопливо покинула мастерскую и, вместо того, чтобы вернуться в торговый ряд горшечников, пошла к городским воротам, не дожидаясь, когда муж придет за ней.
По дороге в лачугу Виола размышляла, задаваясь нелегкими вопросами. Должна ли она желать того, что называется плотской стороной брака? Большинство девушек ее возраста желало. Виолино же поверхностное любопытство было удовлетворено поцелуями и рассказами более опытных дам при дворе, но гордость не позволяла опуститься до того, чтобы проверить эти рассказы на практике. Дочь герцога Миланского должна была быть безупречна во всем, в том числе, в том, что касалось замужества. К тому же, ни один мужчина не пробуждал в ней столь сильных чувств, чтобы она могла забыть о своей гордости и долге.
Гордость… как точно Гвидо угадал, что согласиться стать любовницей Урбино ей никогда бы не позволила гордость. И любовницей Маттео тоже, но в этот раз решение далось ей с куда большим трудом — ведь красавец–подмастерье был ей симпатичен.
Почему муж так и не исполнил их брак физически, в супружеской постели? После того, как их взгляды встретились пасхальным утром поверх его старой рубахи, Виола совершенно точно знала — он желает ее ничуть не меньше, чем все те кавалеры, что добивались ее благосклонности. Что же его останавливало? Боязнь быть отвергнутым? Но ведь таково законное право супруга, и она не смогла бы ему в этом праве отказать, даже если бы захотела. Да и, положа руку на сердце, не хочет она ему отказывать, призналась Виола сама себе, смущенно покраснев. Его физический недостаток не так страшен, чтобы мысли о близости вызывали ужас. Но она не знает, как быть, как дать ему понять, что отвращения, которое он вызывал у нее вначале, уже давно нет.