– Пожалуйста, папочка, – сказала дочка и отнесла игрушку в свою комнату. Осмотрелась в поисках видного места, поняла, что видеть ее эта потертая собачка лучше всего будет с высоты шкафа, и забросила ее на самый верх.
– Сиди, Бабуля, – сказала она. – Я не знаю, что ты сделала с моим отцом, но я буду звать тебя – Бабуля.
Она вернулась в столовую, где ее мама раскладывала приборы для небольших семейных поминок, села за стол, не дожидаясь, пока все будет готово, и, сузив глаза, стала разглядывать отца и мать.
– А знаете что, – сказала она медленно. – Мне почему-то за жизнь никак не удавалось сказать вам, что вы хорошие, какие мы все вообще хорошие.
И она заплакала. Чем разжалобила отца, ему давно хотелось плакать, но он не знал, что для этого найдется такая хорошая помощница. Они сидели втроем весь вечер, говорили немного о бабуле, а больше о том, что мало внимания уделяют друг другу.
Потом чокнулись.
– Ты собачку не забывай, – сказал отец. – Это хорошая собачка. Мама никогда в людях не ошибалась.
– Ты игрушку называешь людью? – спросила жена.
– А черт ее знает, – сказал он. – Черт ее знает, кто из нас людь, кто нет.
И вышел сконфуженно, оставив их смеяться над собой сколько угодно.
И лето началось, удивительное лето! Стало понятно, почему в это же время где-то зима – такого лета на всех не хватит.
Во-первых, они искали поляну, ту самую, и долго спорили, где Вакса встречалась с динозаврами, где ее похитили пираты, где она так пристально следила за бурундучком, что и не заметила, как сама в него превратилась.
И хотя нашлись глубокие четырехпалые следы с остатками талой весенней воды, и бурундучки тревожили листву, и зола на земле свидетельствовала о стоянке пиратов, Маша, устанавливая истину, не соглашалась с отцом, что вот эта поляна – та самая. Он горячился:
– Кто лучше знает, я или ты? Кто придумывал сказки?
Маша возражала, а Вакса готова была воскликнуть: «Да вы хоть меня бы спросили, сказки-то про меня!» Но по привычке молчала. А Швейк, тот и вникать не стал. Они уходили в глубь леса на километры и все спорили, спорили, пока папа не оцарапал лысину веткой и к переносице не побежала струйка крови.
– Детям и собакам не смотреть, – сказал папа.
Он приложил к ранке целебный листок, и кровь остановилась.
– Сейчас думала, – сказала Маша, открыв глаза, – если что случится с твоей головой, исчезнет все живое.
– Это приятное преувеличение, – сказал отец. – Посмотри вокруг. Видишь? Ничего не изменилось.
И действительно. Более того, где-то в стороне замаячило солнце, пробило лес, и стало веселей и понятней, куда идти.