Потом, по прошествии нескольких дней, с молодой ещё вдовой мы сидели в квартире, где я прожил вместе с Тоней такое странное время. Я был евнухом в гареме султана. В гареме, который состоял из одной женщины. Евнухом, который не был ни рабом, ни слугой. Так — пальма в кадке с землёй.
Мы сидели с Тоней, и я хотел с ней поговорить. Суть моего разговора была в следующем: Борюсика нет, и оставаться мне с Тоней в своём прежнем качестве не имеет дальнейшего смысла. Ведь договаривался о своей такой жизни я с Борюсиком, а не с ней.
Теперь я могу уйти. И я хочу уйти.
Тоня молодая, привлекательная женщина. Теперь ещё — владелица огромного состояния.
После того, как пройдёт положенный по приличиям срок, она может найти себе достойную партию и снова выйти замуж.
Нет, обо мне речи и быть не может — я в этих смыслах уже пожизненно бесперспективен.
Да и потом — ведь нас ничего не связывает. Даже обыкновенного греха не случилось.
И не случится никогда, уж тут, как ни напрягайся.
А для того, чтобы людям вместе жить, грех обязательно нужен.
Тоня слушала, тыкая пальцами в игрушку на мобильном телефоне. Когда я закончил, она подняла голову и посмотрела на меня мокрыми глазами.
— Да, конечно, — сказала она, — о чём тут разговаривать — ты свободен. Никто тебя удерживать и не собирается.
Иди в свою, честно заработанную, отдельную квартиру и живи там, как хочешь.
Я, конечно, ожидал, что могут быть слёзы. Как–никак, но я чувствовал, что, несмотря на моё увечье, Тоня ко мне более чем неравнодушна.
Уходить я, правда, собирался всерьёз, но мне хотелось, чтобы меня поуговаривали остаться, не отпускали сразу.
А меня отпустили.
К Тоне у меня был один вопрос. Так, мелочь. Но всё же было интересно. — Тоня, — спросил я, тебе не трудно будет ответить… Ты будешь смеяться, но всё же…
Вот ты ночью приходила ко мне в спальню… На тебе ничего не было, только маленький треугольник из ткани… На чём он держался? Клей, да?..
— Нет, не клей, сквозь слёзы усмехнулась–таки моя бывшая почти сожительница, — но пусть это останется моей маленькой тайной…
На том и расстались.
Я стал жить в небольшой однокомнатной квартире в двенадцатиэтажном доме на пересечении улиц Абулхаирхана и Алии Молдагуловой. В городе, в котором родился и вырос и который всегда любил какой–то ненормальной любовью. Я слишком был к нему привязан.
Если чего–то или кого–то очень любишь — то обязательно потеряешь.
Нельзя ничего любить очень сильно. Этим самым мы закладываем программу уничтожения предмета нашей любви.
Вот я и допрыгался.
Мне пришлось покинуть улицы, с которых делал репортажи, которые любил фотографировать в дождь и в лучах закатного солнца, улицы, про которые я сочинял стихи…