– Мне пора в аэропорт.
– Я вас провожу.
– Не надо.
– Провожу, – упрямо повторил солдат.
У иссякшего разговора обременительный подтекст…
Они поужинали булочками с какао в маленьком кафе. Булочки были черствые, но Петя от расстройства съел целых три. Дожевывая последнюю в трамвае, тоскливо сказал:
– Я хочу, чтобы вы бросили в окно свой билет на самолет.
– Зачем?
– Бросите и начнете новую жизнь.
– Тунеядкой в аэропорту?
Метнув на нее отчаянный взгляд, он выпалил:
– Ваш счастливый билет – это я!
– Не боитесь, что моя склонность бросать билеты превратится в привычку? – засмеялась Полина.
В гостинице, разумеется, не оказалось свободных мест, и как-то так получилось, что ночь гостья с солдатом провели в леске перед аэропортом.
Утро началось с лязга, гула, приветственно-напутственного гвалта. Время ускорилось, и Петя, держа Полину за руки, заторопился:
– Мне полгода осталось служить… Я приеду в Якутск, или ты сюда, мы поженимся… ладно?
– Дурачок, – усмехнулась она, – я старше тебя на восемь лет.
– Ерунда, ты самая красивая, у меня никогда не было такой… женщины… Ты мне нужна, я хочу быть только с тобой. Я тебе напишу, наизусть адрес запомнил… Полина, это все не просто так случилось, я твой… я твой счастливый билет.
Его серо-зеленые глаза были такими искренними, что она поверила. Почему бы и…
– Как твоя фамилия?
Петя мгновенно залился румянцем.
– Некуякин.
– Неку… чего? – ужаснулась Полина, пятясь.
– … якин, – пробормотал он и, протянув руки, пошел за ней. – Я знал, что тебе не понравится моя фамилия, она мне самому не нравится… В детстве дразнили, до сих пор из-за нее дерусь… дурацкое созвучие… поэтому матерщину ненавижу просто! Но на самом деле ничего плохого в фамилии нет, так на Руси называли невоенных людей, не носящих доспехов. Куяк – это латы… Если хочешь, я возьму твою фамилию!
– Нет, – твердо сказала она. – Удвериными мы никогда не будем. И Некуякиными тоже. Не вздумай мне писать! Я не отвечу.
За окном аэропорта потекли назад машущие волны с яликом Петиной пилотки, и скоро по бокам самолета понеслась пороховая синь движения. На железном полу завибрировали подошвы туфель. Проводница с лицом Гойко Митича произносила над креслами бесстрастное «пожалуйста», от которого стыл чай в пластиковых стаканах… Полина думала, что мимо нее пролетело что-то хорошее и настоящее. Таких Петь мало на свете. Почему цензура не наведет порядок в человеческих фамилиях и не запретит непечатные слова под любым их видом? Даже в созвучии…
… Богемские женщины были сражены узорным панбархатом и воротником «собачьи уши», а мужчины убиты Полининым ультиматумом сквернословию. Женский состав кухонного собрания поддержал высокоморальный призыв, привезенный певицей из Иркутска вместе с шикарными шмотками.