– … бой палкой огрею, – хладнокровно перебила она. – Помнишь, девочки так говорили наглым мальчишкам?
Медынцев засмеялся:
– Кому-то, может, и говорили, но не мне!
– Уходи.
Он озадаченно потеребил лощеный ус.
– Правда? Я тебе надоел?
– Правда. Еще в школе.
– А ведь я тебя пальцем не тронул. Боготворил! Значит, гонишь за то, что я был с тобой честным? Ну, извини, я просто хотел, чтобы между нами не было недомолвок…
– Я поняла.
– Ты, Варька, прекрасно выглядишь, – забормотал он, пряча глаза, – на двадцать… три, ты довольно ничего, фигурка ладненькая на стреляный вкус, но пойми, это временно, годы безжалостны, неужели ты считаешь себя все той же юной девочкой? Окстись, Варя, ты не молодая, тебе через год тридцатник стукнет, я-то знаю – мы ж ровесники… Заскорузнешь скоро и не заметишь, как в автобусе место уступать станут. До сих пор недотрогу из себя корчишь… зачем? Хочешь старой девой остаться?
Губы Медынцева капризно кривились, подбородок дрожал. Таким Варя его еще не видела.
– Пошел на фиг, – сказала она легко.
Он приосанился. На нижних ресницах блеснули слезы.
– Жаль мне тебя… Варька. Что ж. Пойду. И ты не жалей. – Уже прикрыв за собой дверь, крикнул в щель: – Пока, курица!
Варя оставила за ним последнее слово.
Села у окна, за которым ряской в луже и хилой травой по краю забора зеленело лето. Задумалась о жизни. Хронометраж в несколько строк – что в ней было, чего не стало.
Были родители. Отец женился в годах, контуженый, после войны. Война его и доконала. Варя, ребенок поздний и отчаянно им любимый, как говорила мама, отца почти не помнила. Только запах папирос и подмышек. Этот запах нисколько противен не был, Варя любила спать, зарывшись в папину подмышку. Потом жили с мамой вдвоем, а к окончанию Варей училища культуры мама как-то вешала белье с табурета, оступилась и сломала шейку бедра. Не старая, но слабая, с одним оперированным легким, мама больше не встала. Когда Варя начала работать, их попросили освободить ведомственную квартиру. От мамы ведомству уже не было отдачи, а в квартире нуждался народ с рабочей перспективой. Варе предложили «холостяцкую» комнату в общежитии с сомнительным прозвищем Богема и с условием: «Без родственников». Маму взяли в Дом инвалидов. Ненадолго. Успела сказать, чтобы дочь похоронила ее рядом с мужем, а место там уже занято. Варя все-таки настояла, и мамина могилка поднялась впритык к отцовской, зато по желанию.
Варя работала, готовилась заочно поступать в институт. По вечерам бегала в парк на танцы с общежитскими девчатами. Танцевали под песню-предупреждение, «что на десять девчонок по статистике девять ребят». Варя оказалась десятой. Медынцев был прав: фигурка ладненькая на стреляный вкус, но лицо обыкновенное, как у колхозниц на картинах о целине. Хотя, оглядываясь кругом, Варя видела, что девушки без ладных фигур, с лицом поплоше, бойко выходят замуж.