20 октября, 17 часов 30 минут
КАБИНЕТ ИЗДАТЕЛЯ ДОКТОРА КУТТЕРА
— Неужели он всерьез решил уйти? — спросил доктор Куттер.
Директор фон Кенель закинул ногу на ногу и ответил:
— Похоже, что так.
— Ничего не понимаю, — сказал Куттер, — я беседовал с ним как-то, и он мне заявил…
— Тогда, — перебил его фон Кенель, — тогда Эпштейн еще не знал, что тираж так катастрофически упадет.
— Но вы все сделали, чтобы его удержать?
— А зачем это нужно?
— Чутье подсказывает мне, что он поступает вопреки собственному убеждению.
— Вы питаете к нему особую симпатию?
— Вначале он был мне совсем несимпатичен, — ответил Куттер. — Вы ведь знаете, честолюбивые люди мне не по душе.
— Вы можете себе позволить такую роскошь.
— Простите, не понял…
— Вы представляете себе, какая судьба ожидала бы наш концерн, если бы во главе его не стояли честолюбивые люди?
— Ох уж этот мне концерн, — вздохнул Куттер.
— Что вы скажете по поводу «Миттагблатта»?
— Что я могу сказать? Я всегда отбивался от этой газеты.
— Однако в том виде, какой она приняла теперь у Эпштейна, она должна была бы вам нравиться.
— Я бы сказал, скорее, что она уже не вызывает у меня такого отвращения, как раньше. У меня к ней теперь более теплое чувство. Люди, делающие эту газету, видимо, ставят перед собой определенные цели. У них появилось собственное мнение. Я полагаю, что выпускать газету могут только люди, имеющие убеждения.
— Меня интересуют лишь тиражные показатели, а не убеждения господина Эпштейна.
— Такой вы бесчеловечный? — спросил Куттер.
— Человечность моим договором не предусмотрена. Мне надлежит заботиться о том, чтобы вложенный в дело капитал притекал обратно.
— Да, да, конечно, я понимаю, — согласился Куттер. — Но чем объяснить такую… такую резкую перемену вашей позиции?
— Простите? Как вы сказали?
— Три года тому назад, когда мы искали главного редактора, вы отстаивали кандидатуру Эпштейна, и даже с чрезмерным пылом. Мне он тогда еще совсем не нравился.
— Я теперь не помню, отстаивал я его или нет, я только знаю, что выбора у нас не было. Из «Экспресса» не удалось переманить ни одного стоящего человека, издатель «Экспресса» поспешил тут же пересмотреть договоры с сотрудниками, повысить им жалованье, и нам не оставалось ничего другого, как взять Эпштейна, все-таки это был известный, уважаемый журналист и прежде всего человек, на которого как будто можно было положиться.