— Он не спрашивал. — Лицо Раштона было бледным, а голос дрожал.
— Что они с вами делали?
— Чем вас подкупили?
— Я не… Меня не подкупали. — Его взгляд скользил от одного скрытого шлемом лица к другому, но все они оставались холодными.
— Вас пытали?
Он открыл и закрыл рот, но ему не дали ответить.
— Сколько вы им рассказали? — снова вклинился коммандер Леонски.
— Пожалуйста, пожалуйста… — Раштон задыхался. Его грудь поднималась и опадала слишком быстро.
Леонски поднял стиснутую в кулак руку и повторил вопрос:
— Сколько вы им рассказали?
— Сэр, пожалуйста…
Шкала на мониторе опасно скакнула.
— Гаррет! — Голос Дока пробился сквозь весь этот шум. — Сюда, быстро!
Оранжевые костюмы расступились, и я подошел к койке.
Док не казался особенно взволнованным. Он подкатил кислородный баллон и нацепил на Раштона маску. Прозрачный пластик затуманился, когда тот вздохнул. Я протянул руку и поправил маску.
Я подумал, мне показалось, что меня словно ударило током, когда пальцы мои коснулись его щеки, но Раштон отдернулся, будто тоже это почувствовал, и его глаза расширились.
— Капсула, — выдавил он хрипло и зажмурился. — Вы ее не отключили, да? Вы вырезали меня оттуда!
— Да, вырезали, — подтвердил Док.
Раштон закусил нижнюю губу.
— Да. — Его голос снова дрогнул. — Стоило догадаться.
И у него остановилось сердце.
В одну секунду он разговаривал, а в другую умер, и Док заорал, чтобы несли дефибриллятор.
Наверное, за ним следовало бежать мне, потому что никто из офицеров не знал, где он хранится, но я не двинулся с места. Я протянул руку и прижал ладонь к обнаженной груди Раштона, точно так же, как когда мы вырезали его из капсулы. Не знаю, откуда я понял, что надо делать, но… Несмотря на гул в ушах, несмотря на бешено колотящееся сердце, я точно знал, что нужно делать: Дотронься до него, Брэйди. Дотронься. Ты батарейка, забыл?
Кожа на груди Раштона была гладкой. И теплой. Моя ладонь зачесалась, когда между нами словно проскочила искра.
— Гаррет? — позвал Док, густые брови за стеклом шлема нахмурились.
Именно в этот момент я почувствовал его — сердцебиение. Поначалу слабое, оно становилось все ровнее и сильнее. А потом грудь Раштона поднялась, и он вздохнул, а глаза его распахнулись.
Он обхватил мое запястье длинными пальцами.
— Не двигайся. Ты мне нужен.
У меня закружилась голова. Твою мать, я батарейка! Я так и знал, и он тоже знал, но больше никто.
— Какого черта происходит? — прорычал коммандер Леонски.
На кардиомониторе снова появилась кривая сердечного ритма: чересчур быстрого, немного испуганного, но сильного. И сейчас он откликался на сердце вовсе не Раштона, понял я. А мое. Это мое гребаное сердце.