Я, в самом деле, чудовищно брезглив – даже пользоваться чужими вилками для меня самое настоящее испытание, и в гости я пришёл сегодня по единственной причине – потому что искал любых напоминаний о Лолотте, а с ней в этой моей жизни была связана только Лидия. Точно так же девочка-подросток общается с компанией чужих для неё людей из-за того, что все они любят какого-то известного актёра или музыканта – упоминание бесценного имени дарит ей утешение и надежду.
В Тунис мы ездили вдвоём с бывшей женой, по ощущениям – лет сто назад. Странно, что Тунис всё ещё существует – в своих мыслях я отменил его вместе с другими историями из прошлого, вроде тех ленивых завтраков, которые жена устраивала по субботам. Это как не желать знать, который час, когда ты сильно опаздываешь, и вдруг услышать точное время по радио – оказывается, ты опоздал даже сильнее, чем думал. Оказывается, в Тунис по-прежнему ездят туристы. Они пьют мятный чай из крошечных стеклянных стаканчиков, встречают рассвет – или закат – в Сахаре, примеряют расшитые тесьмой джеллабы… Верблюды, качаясь, идут по песку, а бедуины-погонщики, с темной, как печёная картошка, кожей, отыскивают хрупкие «розы пустыни». В солёной воде плавают медузы, похожие на презервативы, и воздух пропитан жасмином, – этот скромный цветочек благоухает как целый букет. От моей жены тоже пахнет тунисским жасмином – и я могу в любой момент прикоснуться к её разгоряченной коже.
В Тунисе красивые деньги, которые приятно держать в руках. Там розовое вино, которого мы выпили, наверное, несколько ящиков – лично я пил его как воду каждый день, и не было ни похмелья, ни пьяной печали. Жена попросила купить ей птичью клетку, – их продают здесь на каждом углу, – и я купил сразу две, большую и маленькую, «тебе и мне».
– Хорошо, в общем, съездили, – кивает головой Катя, заканчивая долгий и подробный рассказ о чьём-то путешествии.
В дверь позвонили так коротко, что графически этот звонок мог быть изображен, как ещё одна точка.
Опоздавшие гости, пара – мужчина мне незнаком, а женщина ещё на пороге пугается, узнав моё лицо.
18
Хорошая память на лица – ничуть не менее полезное качество, чем хорошая память на имена. Говорят, художник должен помнить всех, кого рисовал, но Моди, навещая Утрилло на Монмартре, не узнает своих прежних натурщиц – за каких-то десять лет они приобрели совсем другие лица. Теперь их можно рисовать заново.
Лицо Жанны неизменно, в нём есть постоянство иконописного лика. Лишь Моди видит его по-разному.
Он живёт с Жанной, а рисует – всех подряд. Целый Париж в лицах, сотни глаз, тысячи ртов, длинные шеи – десятками. «Мадмуазель не против раздеться?»