Жамбал старался читать как можно торжественней, явно подражая знаменитому московскому диктору, и от этого был немножко смешон. Но слушательницы не смеялись. Они, восторженные и пораженные огромными цифрами, сидели тихо, боясь пропустить хоть одно слово.
— «За время ликвидации окруженной группировки, — читал Жамбал, заставляя свой дребезжащий голос звенеть сталью, — были разгромлены или взяты в плен 22 дивизии, а также ряд частей усиления и специальных войск. На поле боя было подобрано и похоронено 147 200 убитых немецких солдат и офицеров. Советские войска взяли в плен свыше 91 тысячи человек, в том числе 2500 офицеров и 24 генерала во главе с фельдмаршалом Паулюсом…»
Жамбал перевел дыхание, рукавом дэли обтёр выступивший пот на широком, изрезанном глубокими морщинами лбу и обвел своих первых слушательниц горящими глазами.
— Вот какие дела у наших друзей. Эх, выпить бы сейчас за них!..
— Что же мешает? — засмеялась Тулга. — У нас бутылка архи есть…
— Нельзя, к людям скорее надо ехать, в степь. Вот что, дочки, садитесь-ка к столу за запишите цифры. Ты, Алтан, поедешь на молочную ферму и там порадуешь девчат, я поскачу к чабанам, а ты, Тулга…
— Поехать сегодня я никуда не смогу, — с сожалением сказала Тулга.
Жамбал поднял одну бровь:
— Никуда не надо ехать. Ты вот что… Диктант сделай… Или письмо детей своим родителям о Сталинградской битве…
— Это что-то новое в педагогике.
— Новое или не новое — неважно. Важно, чтобы правда находила самый короткий путь к людям и согревала их. Добрая весть — это ведь как улыбка друга.
— Будет сделано. Вы мне только помогите текст письма-сочинения составить.
— Это можно.
Жамбал и Тулга присели к столику.
— Да, чуть не забыл, — обернулся Жамбал, — письмо тебе, Алтан, переслал отец. Вот, возьми. Из Советского Союза.
С тех — пор, как сгорели письма Максима, Алтан-Цэ-цэг не получала больше ни одного. Она ждала и не ждала. «Почему он должен хранить память, — укоряла себя, — если я даже письма его не могла сберечь?»
А сердце тосковало. Тоску она пыталась глушить работой и песней. Песня — как волшебница: может заставить улыбнуться злого, может отогреть застывшее сердце. Запоешь — и будто просветлеет на душе, и все вокруг оживет, и мир как бы распахивается, становясь просторней.
Но, видно, не властно время над памятью. Не забывался Максим. Нет-нет, да и приходил он, как видение. И чаще — во сне. Алтан-Цэцэг захлебывалась в отчаянно-радостном возгласе, а потом, проснувшись, лежала, не смыкая глаз до утра, не в силах унять удары сердца.
И вот наконец-то письмо. Принимая его из рук Жамбала, Алтан-Цэцэг обратила внимание на то, что это был не обычный солдатский треугольничек, а казенный конверт. И адрес был написан не его, Максимовой, рукой. У Алтан-Цэцэг тревожно стало на душе. К ней пришло смутное предчувствие чего-то страшного и непоправимого., Вскрыла конверт. В нем оказался Максимов «треугольник» с ее городским адресом и с просьбой к друзьям, написанной четкими печатными буквами: «Адресату послать после моей смерти».