– Не раздевайся, – сказал я. – Твой план не сработает.
Но он пообещал, что все будет в порядке.
– Нет! – возразил я. – Не будет! Со мной, может быть, и будет, а с тобой нет. Это слишком опасно для тебя.
Карл улыбнулся и сказал, что будет утверждать, что я напал на него и взял его вещи. Затем он добавил, что даже если никто не поверит, то он уверен, что его отец не позволит, чтобы что-то случилось с ним. Я сказал, что это такой шанс, который я не желаю использовать, тогда Карл вынул пистолет и сказал, что у меня нет выбора. Он был полон решимости спасти меня, нравится мне это или нет. Я не мог не заметить, что впервые пистолет не дрожал в его руке.
Дедушка устало вздохнул, явно переполненный печалью. Он тихонько шмыгнул носом, и я мог только догадываться, что переживания взяли верх над ним. Он вздохнул еще раз, а затем энергично продолжил:
– С невероятным нежеланием я надел его одежду. Через пять минут, закутанный в теплое пальто Карла и в надвинутой на лицо шапке, я вышел из барака. Прежде чем я закрыл за собой дверь, он вручил мне свой пистолет.
– На всякий случай, – сказал он.
Я поблагодарил его, так-то вот. С футляром в руках я доплелся через пустой двор до западных ворот, небрежно махнул охраннику на вышке рукой, вышел из Маутхаузена и ни разу не оглянулся назад.
Через полтора дня, пройдя местность с помощью карты и компаса, я сдался небольшой группе американцев, которые находились в дозоре. У меня отобрали все вещи и поместили в импровизированный карцер на территории лагеря. Через два дня они час везли меня куда-то на север, где располагался их главный командный центр. Они хотели убедиться, что я именно тот, за кого себя выдаю.
Утром следующего дня мне вернули гитару Карла.
Я пробыл в Маутхаузене около трех месяцев. За счет того, что половину этого времени Карл подкармливал меня по ночам, мое физическое состояние было не настолько плохое, как могло бы быть. Я был худой, но не до такой степени, чтобы считаться истощенным. В итоге мне дали возможность сделать выбор: уволиться из армии и вернуться в Штаты или быть зачисленным в их батальон и продолжить воевать, правда, в более скромном качестве, чем раньше. Я выбрал последнее. Мои новые командиры позволили мне не сильно напрягаться в течение нескольких недель, пока медики постепенно увеличивали мой рацион питания. После того, как я поправился на пятнадцать фунтов, меня признали годным для вождения автомобиля, что я и делал с большим удовольствием.
Меня назначили управлять транспортным грузовиком во время неспешных и продуманных переходов по сельской местности. Мы часто останавливались в небольших деревнях, чтобы установить временные командные пункты. Иногда мы оставались в одном месте в течение нескольких недель, а иногда через два или три дня переезжали на другое место. Гитара Карла почти всегда находилась со мной, даже тогда, когда я управлял грузовиком. Она прекрасно снимала стресс после очередной стычки со все более и более разваливающейся немецкой армией. Ребята из моего нового взвода тоже оценили, что под рукой есть гитара. У каждого была любимая песня из дома, и, немного потренировавшись, я уже мог им ее сыграть. Часто, когда кто-нибудь из наших ребят был ранен в бою, меня, бывало, вызывали в лазарет, чтобы я что-нибудь исполнил. Это напоминало им о доме, я полагаю, успокаивало и поднимало настроение. Один врач сказал, что, несмотря на то, что он мог остановить у них кровотечение, у хорошей музыки было больше шансов облегчить их боль.